Сторож брату своему

Вот это аль-Мамун проорал уже с настоящей яростью. Так его никто еще не оскорблял!

– Я – марионетка?! Да как ты смеешь! Сначала обозвал убийцей, теперь вот это!

Тарик издевательски ухмыльнулся:

– Ну же, человечек, давай – покажи себя! Отправь в подвал к палачу – он уже три дня как прибыл из Нишапура!

– Что? Я же сказал… О, Всевышний, они… – Тут Абдаллаху изменил голос.

В горле пересохло.

– Т-так…

Он медленно поднялся на ноги. Дойдя до стены, уперся лбом в холодные изразцы.

Пока он так стоял и думал, за спиной сохранялась совершеннейшая тишина.

Обернувшись, Абдаллах увидел нерегиля все в той же позе: ноги скрещены, подбородок опирается на сложенные ладони. Тарик смотрел на него очень внимательно и серьезно. Не сверлил взглядом. Просто смотрел.

Потом задумчиво проговорил:

– Сначала я думал, что ты устроил заговор с целью свержения своего брата. Теперь понятно, что ты его не устраивал. Ты его профукал. И я даже не знаю, что хуже – первое или второе.

Абдаллах снова почесал под куфией, сделал глубокий вдох, подошел, сел напротив и сказал:

– Значит, так. Ни в каких аждахаков я не верю. В сговор против твоей волшебной персоны – верю. А в то, что брата якобы дракон покусал, – не верю. Мухаммад всегда был неуравновешенным засранцем, и, чтобы рехнуться и начать заниматься мучительством, дракон ему не требовался. Он с детства любил лягушек резать и кошек вешать на задах сада.

– Ты что, мутазилит? – тихо осведомился нерегиль.

– Да, – гордо вскинул голову Абдаллах. – Аль-Асмаи – мой наставник и учитель!

– Понятно, – вздохнул Тарик.

– Не вздыхай, – строго сказал аль-Мамун. – Это еще не все, так что слушай внимательно. Если кто-то сговорился, чтоб тебя на время отстранить от дел, – я ему благодарен, скрывать не стану. А вот посадить тебя в яму и морить голодом – это решение брата, а не тех людей. И мятежником меня брат объявлял, и наследства лишал – тоже сам. Или, скажешь, ему на ухо кто диктовал?

– Насчет ямы – не диктовал. Насчет изменения порядка престолонаследия – не знаю, не видел, – сухо ответил нерегиль, отворачиваясь.

И, дернув плечом, добавил:

– Аждахака не забудь поблагодарить – лучше фирманом. Он тебе сильно помог.

– Хватит! – вспылил Абдаллах. – Много ты знаешь! Или ты на той охоте при брате был, что аждахаком мне в глаза тычешь? И вообще, кто это тебе наплел? Темным феллахам простительно, но ты ведь старше и образованнее! Еще немного, и я услышу, что новости тебе приносили джинны!

Тарик молча закрыл ладонью лицо.

– Тьфу на тебя! – отмахнулся аль-Мамун. – Значит, так. Не хочешь признавать меня халифом – не надо. То, что произошло между Мухаммадом и мной, – это наше дело, и мы его уладим между собой как мужчины безо всякой… волшебной помощи. Мой брат меня предал, и я накажу его за вероломство, исполнив последнюю волю отца. Так что между двумя халифами тебе метаться не придется – скоро смута закончится. Тебе понятно?

Нерегиль дернул плечом и отвернулся.

Аль-Мамун мрачно спросил:

– Зачем на лекаря кинулся?

Тарик скривился:

– Погорячился.

– Бывает… – усмехнулся Абдаллах. – Слугу обратно в чувство привести сможешь?

– Смогу.

– В следующий раз, если захочешь чего узнать, веди себя по-человечески! Словами спрашивай, а не мозги грызи! Понял?

Нерегиль молча склонил голову: мол, понял.

– Я поражен в самое сердце! Ты ведешь себя как существо разумное, а не волшебное! – едко заметил аль-Мамун. – Может, тогда без ошейника обойдемся? Не знаю, как там обстоит дело у волшебных существ, но благородным людям для уговора достаточно честного слова!

Нерегиль пропустил насмешку мимо ушей и очень серьезно ответил:

– Я сумеречник. Мы не нарушаем клятв.

– Знаю, – так же серьезно кивнул аль-Мамун. – Верность аль-самийа известна среди детей ашшаритов. Ну что, даешь слово не трогать лекаря и не калечить невольников?

– Даю такое слово, – холодно ответил Тарик.

– Вот и отлично, – с облегчением сказал Абдаллах. – А то сидим как в зверинце. К тому же в аш-Шарийа по закону запрещено надевать на узников шейные оковы.

– Похоже, у меня были незаконопослушные тюремщики, – невесело усмехнулся нерегиль.

– Нет, просто у меня брат – говнюк, – мрачно сказал аль-Мамун. – А мне не нравится никого на цепь сажать. У меня в детстве были другие игры и другие увлечения.

И коротко приказал:

– Наклонись-ка.

Тарик послушно уперся ладонями в ковер.

Абдаллах, морщась, разгибал проволоку, удерживавшую на замке сигилу Дауда:

– Сначала сниму печать, потом позову стражника с ключами, тут на замок заперто… ох!.. ффф… – Аль-Мамун укололся об острый кончик и затряс пальцем. И заметил: – Сказать по правде, я теперь меньше беспокоюсь за твою судьбу.

– Беспокоишься? За мою судьбу? – удивленно поднял голову нерегиль.