Сторож брату своему

М-да, примерно так и поступили, когда пребывавшего в беспамятстве нерегиля расковали, извлекли из ямы, вымыли и одели в чистое. Сумеречник едва не свернул шею лекарю – старый Садун чудом остался в живых. Самийа рычал и рвался в удерживающих руках воинов, подобно хищному зверю. С тех пор нерегиль сидел на цепи, и близко к нему не подходили.

Абдаллах почесал в затылке под куфией, изумляясь идиотизму ситуации. Уважаемый джинн, не желаете ли полакать вкусненького? Да как вы можете такое предлагать! Неужели вы, почтеннейший, не видите, что уважаемый джинн спит, храпит и видит седьмой сон?

Ну не дурь?

Да еще старый Садун стоит и смотрит на все это дурацкое представление.

Аль-Мамун вздохнул и обернулся к лекарю:

– Оставь нас, о ибн Айяш. Я не враг себе и не стану совершать неразумного…

Садун молча поклонился и исчез за дверью.

Еще раз посмотрев на молоко, Абдаллах фыркнул – воистину, сейчас он пребывал в самом глупом положении за всю свою жизнь.

– Эй… – нерешительно окликнул он гору меха.

«Уважаемый джинн, не изволите ли высунуть голову и полакать молочка?..» – пронеслось в голове.

Голова высунулась из-под шуб настолько быстро, что аль-Мамун подпрыгнул от неожиданности. Глухо звякнула цепь – и они уставились друг на друга. Абдаллах – озадаченно, Тарик – мрачно.

– Ты не имеешь власти мне приказывать, – проговорил, наконец, нерегиль. – И не смей надо мной издеваться… человечек.

Аль-Мамун вздохнул и покачал головой. В прошлый раз Тарик тоже дерзил и сплевывал обидные слова. И выглядел точно так же – хмурый и стриженый: свалявшиеся за полтора года заточения волосы не удалось промыть и расчесать, пришлось обрезать под корень. Вспомнив тот первый разговор, Абдаллах неожиданно рассердился. И строго сказал:

– Имею. Полное право. Согласно завещанию отца я – халиф аш-Шарийа. Что бы ты по этому поводу ни думал.

Нерегиль выкопался окончательно, сел и оперся подбородком о пальцы сложенных рук. И прижмурился – с любопытством, догадался аль-Мамун.

– Я не сказал – права. Я сказал – власти, – усмехнулся сумеречник.

От этой кривой ухмылки Абдаллаха прорвало:

– А мне плевать на твои волшебные выкрутасы! Я – человек и понимаю все по-человечески! Как разумное существо! А ты – как волшебное! То есть через жопу! Что плохого тебе, такому всему из себя волшебному, я сделал, когда освободил из тюрьмы?! А? Отвечай! Почему кидаешься на моих людей?!

В ответ нерегиль приподнял бровь и взялся двумя пальцами за цепь:

– Это ты называешь освобождением? По-твоему, я, как ханьские монахи, которые учат, что свобода – внутри, должен считать это – иллюзией?

– Мне плевать на ханьских монахов, – мрачно сказал аль-Мамун. – Ты повел себя недостойно разумного существа. Ты набросился на лекаря.

– На разумных существ ошейники не надевают.

– Вот именно. Надевают только на волшебных. Потому что они калечат людям мозги.

Тарик продолжал задумчиво смотреть на него. От взгляда мурашки, конечно, не бегали, но ощущение было такое, словно кто-то пытается изнутри ощупать голову.

– Отвечай, – строго потребовал аль-Мамун. – За что меня так ненавидишь? И зачем напал на невольника?

Нерегиль спокойно проговорил:

– Я не тебя ненавижу. Я вас всех ненавижу. Всех скопом.

– За что же?

– За то, – отчеканил самийа, – что вы воюете беспрерывно. А когда не воюете, то друг друга убиваете и чужое делите.

– Это ты о чем? – мрачно поинтересовался Абдаллах. – Мне, чтоб ты знал, чужого не надо. Я свое защищаю. У меня в Нишапуре – семья. И подданных в Хорасане – пять с лишним миллионов человек. Ты полагаешь, мне нужно было сдаться брату? Чтобы города и вилаяты жгли и грабили, а моих родных – развесили на балках дворца в Нишапуре?

А потом не удержался и добавил:

– Впрочем, волшебному существу вроде тебя не понять. Именно этим ты со своими дикарями и занимался восемьдесят лет назад в Хорасане.

В лице Тарика не дрогнул ни один мускул.

Вдруг бледные губы разжались:

– Кто подослал в харим аль-Амина женщину по имени Кабиха?

Вопрос был настолько неуместным, что Абдаллах опешил:

– Что?.. Какая еще Кабиха? Кто это?

Холодные глаза сузились:

– Кто оклеветал меня в Фейсале? Кого вы подослали к аль-Амину? Кто придумал меня устранить? Ты? Твоя мать? Кто?

– Ч-что?..

– Кто натравил на аль-Амина аждахака? Где ларец с зубом змея?

– Что?!..

– Я же сказал – вы друг друга убиваете и чужое делите, – прошипел нерегиль с такой жгучей, опаляющей ненавистью, что аль-Мамун непроизвольно отодвинулся. – Думаешь, свергнешь брата – и я подползу к туфлям, виляя хвостом?! Ты не имеешь права на престол! Ты – заговорщик и убийца!

Аль-Мамун сморгнул и ошалело пробормотал:

– Ты что, рехнулся? Да помилует меня Всевышний! Ты, мало того что волшебное, так еще и полностью сумасшедшее существо…

А ведь и вправду, свистнуло в голове, ему же говорили: Яхья ибн Саид признавался – нерегиль слегка тронулся рассудком во время пути в аш-Шарийа! Видать, полтора года в яме довели беднягу до окончательного безумия…

– Вот оно что… – пробормотал Тарик, быстро темнея лицом и хмурясь. – Тебя ни во что не посвящали… Ты марионетка, но кто же кукловоды…

– Что-оооо?!