Сторрам

На этот раз обыскивали куда серьёзнее, заставляя расстегнуть комбез, обхлопывая и ощупывая везде, куда можно было что-то запрятать. И по тому, как это делали, он понял, что охранники действительно знают своё дело, и попытка сохранить трофейное оружие могла бы очень дорого обойтись.

– Пошёл!

Удар прикладом между лопаток бросил его вперёд, к стоянке. Он бежал, не оглядываясь, но слыша за спиной вполне слаженный топот остальных. «Неужели обошлось?! И душу отвели, и сволочам вмазали, и все целы! Вот здорово! А вон и их грузовик, дверца так и осталась открытой, как он её бросил, сорвавшись в атаку». И… как налетел на препятствие. Потому что из-за дверцы вышел и остановился, явно их поджидая, и столь же явно рассерженный Сторрам. «Ни хрена не обошлось!»

Уже шагом они подошли и остановились перед хозяином, покорно ожидая наказания, в неизбежности которого ни один не сомневался.

– Тебя за этим посылали? – тихо спросил Сторрам.

Вопрос явно не требовал ответа, да и слышал он подобное не раз, ещё после училищных драк, и, помня главное правило таких начальственных разборок: ничего не объясняй и ни в чём не оправдывайся, – молчал, разглядывая хозяйские ботинки. Вот они шагнули вперёд. Сейчас ударит.

Оплеуха была звучная и сильная.

– Почему машина без присмотра? – новый столь же не требующий ответа вопрос. – Двадцать пять «горячих».

И не после ужина? Будет сам сейчас бить? Он заинтересованно приподнял глаза. И тут же понял, что Сторраму марать руки об него незачем. Рядом с хозяином уже стоял с дубинкой наготове рядовой в форме с зелёными петлицами.

– Выполняйте, – кивнул ему Сторрам.

– Повинуюсь радостно! – по-строевому рявкнул надзиратель. – Раздевайся и ложись!

Обычно «горячие» вваливали, поставив «столиком», но, разумеется, он поправлять надзирателя не стал. Расстегнул и спустил комбез, задрал на голову сразу обе рубашки – верхнюю и нижнюю, так же спустил штаны и подштанники и лёг на холодный шершавый асфальт стоянки.

– Прикажете слоем или полоской? – осведомился у Сторрама надзиратель, влепляя первый удар пониже лопаток.

– Ему сидеть за рулём, – спокойным даже скучающим тоном ответил Сторрам.

– Понятно, – бодро ответил надзиратель, – сейчас сделаем.

Гаору тоже всё было понятно. Кроме одного: зачем Сторраму понадобилось бить его, а за ним и остальных – тем было предназначено «по мягкому», а количество в зависимости от степени повреждения одежды – именно здесь, почему наказание не отложили, как обычно, до вечера? Но вложили ему, как и было приказано: пять и слегка по ягодицам, а двадцать уже посильнее по спине.

– Вставай.

Он послушно встал и оделся. Сторрам коротким шевелением пальца уложил под дубинку Тарпана, назначив тому десять «по мягкому», а ему кивком показал на машину. А когда он прогрел мотор, Сторрам тем же безмолвным, но вполне понятным жестом отправил его за карточками.

Пробегая мимо машин к тому лейтенанту, что забирал их карточки, он увидел, что у всех машин и перевозочных фургонов лежат, сверкая голыми ягодицами, над лежащими машут дубинками надзиратели и рядом стоят неровными колоннами и шеренгами в очередь за наказанием. И бьют сильно: многие стонут или кричат. Арестантов в стороне у больших «чёрных воронов» била уже тюремная охрана и, судя по замеченным им мимоходом деталям, там, среди охранников, были бывшие спецовики. Не-ет, с ними ещё обошлось. Пожалуй, и к лучшему, что Сторрам здесь: при хозяине их всерьёз уродовать не стали.

Охавшему под ударами Зуде добивали «по мягкому», когда он с карточками вернулся к машине. Сторрам словно и не заметил. Значит, что? Хозяин не поедет с ними?

Так и вышло. Когда Зуда встал и, подтягивая штаны, поклонился, благодаря за наказание – чего он сам не сделал, так что сейчас, похоже ещё огребёт – Сторрам распорядился:

– Рыжий, после ужина получишь остальное. Завтра все по обычным местам. Сейчас езжайте.

– Да, хозяин, – нестройно выдохнули они уже в спину уходящего Сторрама.

– В машину! – негромко гаркнул он, бросаясь за руль. – Тарпан, борт.

Уматывать надо было в темпе, пока не добавили. Остальные тоже это понимали и разместились в кузове с уже почти фронтовой сноровкой. Тарпан закрыл и закрепил борт и последним залез в грузовик.

– Всё, Рыжий, айда!

– Держитесь, – рванул он машину с места.

Ни бегая за карточками, ни разворачивая машину на выезд, он не позволил себе посмотреть на место их драки, где остались лежать убитые и те, кто не смог по команде встать. Добили их там, на месте, или увезли на утилизацию… им помочь было уже никак нельзя, так и нечего душу травить, сердце рвать, и поездка на дамбу осталась в памяти упоением боя, и бесконечными хвастливыми рассказами в спальне, как мы тварям-блатягам врезали, и как Рыжий молодец, не пикнул, когда вваливали.

– Мотри, Рыжий, – Матуха с ласковой укоризной покачала головой, осмотрев его спину и выслушав: не отбили ли лёгкие, – за норов лишнее огребаешь.

– Мне чужого не надо, – отшутился он, – а что моё, то моё, не отказываюсь, – и уже серьёзно: – Не кричал, и не буду кричать, пока терпеть могу. Последнее дело пощады у врага просить.