Сторрам

– И где бы вы его использовали? Старшим над солдатами вместо сержанта его не поставишь.

– А хватка у парня заметна.

– И выучка, похоже, фронтовая.

– Был бы конь, а седло найдём.

До обеда его успели дважды дёрнуть вместе с бульдозером на другие участки. Он уже настолько освоился, что, проезжая по стройке, успевал перекинуться словом, отшутиться и весело отругаться. Оказывается, все уже знали о его драке и высказывали ему полное одобрение и поддержку.

Пронзительно взвыла сирена. В первый момент, он чуть не заорал: «Верх! Ложись!», – но вовремя заметил, что остальные, лучше него знакомые с порядками на таких работах, бросают лопаты, мешки и носилки и разбегаются по своим бригадам и командам. Он заглушил мотор и бросился на поиски своих.

– Обед, – объяснил Старший соседней бригады. – Бери двоих и мотай за пайками и водой.

– Спасибо, – кинул он в ответ, – Булан, Губоня, за мной!

На стоянку к машинам его с парнями пропустили без особых затруднений. Отправив Губоню и Булана с пайками и куртками – пусть накинут пока, а то разогрелись все, а ветер холодный, застудиться недолго – обратно, строго наказав и близко к блатягам не подходить, пусть уж кругаля дадут, сам побежал получать воду.

– Чьи?

– Сторрама, господин надзиратель.

– Сколько вас, обалдуев?

– Шестнадцать… – «человек» он успел проглотить, и потому обошлось без оплеухи.

– Держи.

Ему выдали полуведёрную (8,5 л) канистру с водой, и он побежал обратно. Бегом и потому, что привык всё делать бегом, и потому, что пока он воду не принесёт, придётся парням всухомятку жевать. А шесть мерок не тяжесть. Это не с пулемётом на плече под пулями.

Его встретили дружным и дружественным гоготом. Сразу накинули ему на плечи его куртку, и они сели обедать, вскрывая пакеты и запивая холодной и казавшейся необыкновенно вкусной водой из канистры. Кружек ни у кого не было, и пить пришлось по очереди прямо из горлышка. Соседи оказались более запасливыми. У них были не только кружки, но и сигареты.

– А вы, парни, чо ж пустые?

– Али совсем не дают?

– Дают, – ответил Тарпан, – да из казармы выносить нельзя.

– Задницу до костей вспорют, – поддержал Моргаш, с нескрываемой завистью глядя на курящих.

Им посочувствовали и, скинувшись, передали четыре сигареты и дали прикурить.

– А про глаза спасибо, – сказал их Старший, глядя в упор и «со значением». – Мы-то и не знали, теперь дальше пойдёт.

Он не сразу понял, о чём речь, но тут же сообразил и, на всякий случай, уточнил:

– Пойдёт или ушло?

– Ушло. И про змеев огненных.

Он кивнул, не так понимая, как, догадываясь о значении сделанного им, не сейчас, а тогда, в спальне, когда он, ещё еле переживший «спецобработку», рассказывал о зачистке. Его долг журналиста выполнен: известная ему информация стала общим достоянием, и теперь, что бы с ним ни сделали, а что могут сделать, если узнают, догадаться нетрудно, всем заткнуть рты невозможно. Правду о спецвойсках теперь знают столько людей, что всех не перестреляешь. Сделано! Он улыбнулся, с наслаждением, затягиваясь сигаретой.

На дальнем от них конце вдруг запели, и они уже собирались подтянуть, но от охранения ударили из автомата длинной предупредительной очередью. Поверх голов, правда, но они поняли.

– Вот чтоб их… – выругался Тарпан. – Песня-то чем им мешает?

– Не любят они песен наших, – кивнул Моргаш.

– Ну да, блатяги вона, горланят, так им не мешают, – поддержали их соседи.

В самом деле, арестанты довольно стройно пели знакомую ему по гауптвахте «кандальную», в которой, если её печатать, то на бумагу прошли бы только предлоги.

– Это ж рази песня? Паскудство одно, – сказал Полоша.

– Потому и не мешают, – догадался он.

Все переглянулись.

– А чо? – задумчиво сказал соседский Старший, – видно, оно так и есть. Ладноть, паря, первый раз старшим работáешь?

– На выезде первый, – честно ответил он.

– А могёшь. Порядки не все знашь, а навычка к старшинству есть. Откуль?

Он усмехнулся.

– Я на фронте старшим сержантом был. Случалось, и взводом, и ротой командовать.

– Обращённый? – удивился Старший. – Чего ж ты не с ними?

– А ну не замай парня, – сразу вскинулась его бригада.

– Нашенский он, понял?

– Ты того, по краю ходи, да поглядывай.

– А то мы тебе живо укорот дадим.

– Да пошли вы… – несколько ошарашенно отругнулся Старший, – не трогаю я его. А вот канистры пора сдавать, а то огребём.

– Да, – легко вскочил он на ноги. – Давайте. Губоня, куртки бери, а вы сидите пока, пошли.

Куртки в машину, канистру сдать надзирателю, и опять бегом обратно под вой сирены и крики разводящих.

На этот раз его оставили со своими, и продолжилась та же работа. В принципе ничего такого, чего бы он не знал и не умел, не было. Разве что не зарывался в землю, а наоборот насыпал, а в остальном… Всё так же и то же. И всё сильнее накатывает усталость, и каждая следующая лопата тяжелее предыдущей, и уже всё равно, что и как там рядом, и явно устали, всё медленнее машут лопатами парни. И солнце, весеннее яркое солнце сползло с зенита и уже почти на уровне глаз. И вот уже одну бригаду за другой отпускают, и те убегают к стоянке, а вот и их черед.

– Всё, идите.