Сторрам

… Лежать и мне в земле сырой,напев унылый надо мнойв долине ветер разнесёт,другой певец по ней пройдёт,и уж не я, а будет онв раздумье петь вечерний звон[1]!

Гаор дотянул последнюю ноту и замолчал. Наступила зыбкая неустойчивая тишина. И вдруг тяжёлые шаги надзирателя, лязг задвигаемых решёток, и… не дав команды отбоя, не приказав им заткнуться и больше не выть, надзиратель ушёл, хлопнув дверью надзирательской, и тут же погас свет.

Гаор сполз под одеяло: петь лёжа он так и не научился, и пел полусидя, опираясь спиной на скомканную для мягкости подушку – и успокоенно закрыл глаза. И вдруг хриплые сдавленные звуки. Он даже не сразу понял, что это, а, поняв, почувствовал неодолимое желание спрятаться под одеяло и затихнуть. Это рыдал Ворон. В спальне прежняя тишина, и вдруг лёгкие скользящие, а не ступающие шаги и быстрый женский шёпот.

– Ну, что ты, ну, не надоть… ну, миленький, не надоть так, не надрывай сердца…

Гаор накрылся с головой и зажмурился, боясь тоже заплакать. Что-то близко у него слёзы стали, раньше так не было. Мужчины не плачут, вот и давится Ворон, чтоб слабину его не поняли, а… нет, аггел, ну, нет же, ведь… старинная, аггел, как же его звали, они же пели её тогда, выходил объявляла в парадной форме и рявкал: «Сводный хор общевойскового…» – дальше шло перечисление наград и имён и, наконец: «Вечерний звон. Слова…», – аггел, ну почему самого главного он не помнит.

Вроде Ворон успокоился, и Гаор осторожно откинул с головы одеяло и лёг поудобнее, стараясь не скрипнуть койкой.

– Хорошая песня, – раздумчиво сказал кто-то, – чего ж раньше не слышал?

Ему никто не ответил, и постепенно тишина сменилась обычным ночным шумом.

В будни петь не дозволялось, но Гаора потом всю декаду просили наговорить слова, уж больно душевно, и в каком же это посёлке дело-то было? Песня-то точно про посёлок, где ещё погост, и чтоб храмина недалеко была, звон-то откуда, ну?

– Старинная, говоришь? – Волох задумчиво пыхнул дымом. – А никто не знат.

– Паря, ты-то откуда знашь?

– В училище пели, – спокойно ответил Гаор.

Они курили в умывалке, и ему было даже интересно, как дальше пойдёт разговор и до чего додумаются собеседники.

– А вот это ты врёшь! – торжествующе сказал Булдырь. – И завираешься!

– Это в чём? – с намеком на обиду ответил вопросом Гаор.

– А в том, что там одни голозадые, а они наших песен не знают! – победно припечатал Булдырь.

– Да-а, подловили тебя, паря, – согласились с Булдырём.

Гаор даже растерялся, не зная, что ответить, тем более, что вспомнить автора слов он так и не смог. Вертелось рядышком, а ни в какую.

– Это Крайнор написал, – тихо сказал куривший со всеми, но ставший после той ночи совсем молчаливым Ворон.

– Точно, – обрадовался Гаор, – вспомнил, Аург Крайнор слова, а музыка Стейранга.

И тут Булдырь ударил его в лицо. Удар был настолько сильный и неожиданный, что Гаор хоть и устоял на ногах, но выронил только что прикуренную сигарету, которая, зашипев на мокром полу, тут же погасла.

– Сдурел?! – заорал Гаор. – Я ж тебя…!

Остальные растерялись, а Булдырь, круто развернувшись, ударил Ворона, и тот, вскрикнув, упал.

– Врёшь! – кричал Булдырь. – Всё врёшь! Наша песня! Чтоб голозадый такое… врёшь!

Завязалась нешуточная свалка. Одни помогали встать Ворону, который оказался под ногами дерущихся, другие растаскивали, разводили Рыжего и Булдыря, рвавшихся друг на друга, как скажи пайку не поделили. И только вмешательство Старшего и Асила прекратило драку. Асил держал широко разведёнными в стороны руками драчунов за волосы, пока Старший отвешивал им по шеям, чтобы успокоились.

Гаор перестал дёргаться первым, а Булдырю пришлось врезать посерьёзнее.

– Ну? – тяжело перевёл дыхание Старший. – Ты, Асил, их подержи ишшо. Из-за чего сцепились-то? А Ворону кто подвесил?

Что Ворона ударил Булдырь, и Рыжего он первый ударил, а тот, понятное дело, стал отмахиваться, это выяснилось сразу. А вот из-за чего? Все переглядывались, недоумённо пожимали плечами и разводили руками. А хрен его знает, чего ему привиделось, стояли, говорили, а он тут к Рыжему привязался, а Ворон за Рыжего, а он с кулаками…

– Та-ак, – Старший внимательно оглядел всех, – ладно, Асил, отпусти. Так, Рыжий, о чем говорили?

– О песне, – буркнул Гаор.

Как только Асил его отпустил, он поднял с пола свою размокшую растоптанную сигарету и убедился, что она пропала безвозвратно.

– Ну, – Старший даже руками развёл, – ну, мужики, вы точно спятили. Всякое бывало, но чтоб из-за песни сцепились… По койкам тогда, отбой скоро.

Сигареты в пылу свалки у всех погасли, и, спрятав окурки, курильщики послушно разошлись. Ворон остался обмывать окровавленное лицо, задержался и Гаор, поэтому Булдыря быстренько вытолкали в спальню. А то и впрямь время позднее, надзиратель услышит, так мало никому не будет.

– Ну, – Ворон оторвался от раковины, – убедился? Что ещё нужно, чтобы ты понял?