Сторрам

– Закрой дверь! – раздражённо рявкнули в надзирательской, – у меня дома каждую ночь такой концерт, да ещё тут…

– Что, не полегчало брату?

– Как же, – надзиратель выругался, – ты знаешь, сколько лекарства стоят?

Дверь закрылась, и Старший перевёл дыхание. Пронесло, мать-владычица, пронесло. Но когда он, решив, что Рыжий уже успокоился, отпустил его и встал, всё началось заново. Поток ругани, команд, яростных криков…

– Ве-ерх!… пошёл вниз, верх!… Мать вашу, вниз…! Всё, там всех… Врёшь, не возьмёшь, нет… я ж тебя, гада… нет, не дам раненых добивать, нет, гады… огонь!… делай его… вперёд!… пошёл!… только не плен, ребята, только не плен, нет… не могу… нет… уносим майора, нет, его нельзя бросать, нет… нет… не-ет!!… Не слышу я ни хрена, контузило, сам командуй… нет… пошёл… куда ж он их… уходите, прикрою!… что, взяли?!…я ж вас, гадов, сделаю… нате, жрите, давитесь, не пущу… хрена тебе в этом… я ж тебя твоим же дерьмом накормлю… накласть мне на трибунал, мы смертники, нам всё по хрену… наза-ад, танки… мать вашу, танки…

Старший, уже не пытаясь закрыть ему рот, только ловил мечущиеся, молотящие воздух руки, удерживая бьющееся на койке тело.

Снова открылась дверь надзирательской, тяжёлые шаги.

– Вниз, – шёпотом рявкнул Старший.

Аюшка, испуганно пискнув, присела на корточки и нырнула под соседнюю койку.

Надзиратель остановился у решётки. Рыжий как раз замолчал и только часто со всхлипами дышал. Старший присел, молясь кому только можно, чтобы надзиратель убрался. Давно и бесповоротно разбуженная спальня напряжённо молчала. Такая же, уже совсем не сонная тишина стояла и в женской спальне.

– Старший, – позвал надзиратель.

Старший шёпотом выругался и пошёл к решётке. Может, и обойдётся. Раз света не зажгли и решётку не отодвинули, значит, не зайдёт. Ну, Матери-Владычицы, пронесите и сохраните.

– Да, господин надзиратель.

– Держи, – надзиратель протянул ему сквозь решётку маленькую белую коробочку.

Старший растерянно взял её.

– Дашь ему, чтоб спал, – надзиратель движением подбородка указал в глубь спальни. – Сначала две, если не поможет, ещё две, – и, глядя в сторону, нехотя добавил, – я, бывает, за ночь по десятку съедаю.

Надзиратель повернулся и ушёл, оставив Старшего у решётки. Хлопнула дверь надзирательской. В тишине слышалось только тяжёлое дыхание Рыжего.

Старший осторожно повертел коробочку. В общем-то, он знал буквы и мог разбирать надписи на коробках и контейнерах, но здесь что-то не получалось. Он открыл её. Внутри лежало четыре маленьких розовых кругляша. Бабам всем таблетки дают, чтоб не рожали, а эти значит, чтобы спал. Пока Рыжий тихо лежит, а если опять начнёт кричать? И остальным-то в сам-деле спать тоже надо. Рыжий не виноват, конечно, но…

– Что это?

Старший вздрогнул и удивленно посмотрел на незаметно подошедшего к нему Ворона.

– Вот, надзиратель дал, чтоб Рыжего напоить.

– Я слышал, – кивнул Ворон, забирая у него коробочку. – Пошли в уборную, почитаем.

Ну да – сразу сообразил Старший – от решётки их из надзирательской и подслушать могут, а если здесь они какую пакость найдут, то лучше, чтоб об этом не знали.

По дороге в уборную они вытащили из-под койки Аюшку.

– Напои его, пока он тихо лежит, – распорядился Ворон.

– Ага, – вздохнула Аюшка, послушно прижимая кружку к губам Рыжего, – попей Рыженький, ты попей, охолонь, а то сердце зайдётся.

Он пил, явно не просыпаясь.

В уборной Ворон тщательно изучил все надписи на коробочке. Хмыкнул.

– По десятку за ночь, – передразнил он надзирателя, – то-то он, когда с утра, то как мешком пришибленный.

– А чо, – насторожился Старший, – вредные они? Он сказал, чтоб спать.

Ворон вздохнул.

– Да нет, это снотворное. Но… После голодовки Рыжий, боюсь, сильные они для него. Как бы он совсем не заснул.

– Навовсе? – испугался Старший. – Ну нет, давай их вон в унитаз спустим, а ему скажем, что дали.

– А он сейчас опять кричать начнёт, – возразил Ворон. – Нет, давай так. Полтаблетки ему дадим, а остальные ты у себя в тумбочке держи. Раз надзиратель дал, то, – Ворон усмехнулся, – и придраться не к чему. Или ещё лучше Матухе отдай утром…

И как накликал. В уборную решительно вошла Матуха.

– Чем это вы его поить вздумали? Спятил ты, Старший? Что тебе всякая сволочь скажет, ты уж вроде Тукмана сполнить готов?

Ворон повторил свои объяснения и спросил:

– А у тебя травы никакой для этого нет?

– Сон-травы? – Матуха покачала головой, – ох ты, а ведь и нет, николи нужды в этом не было. Может, и впрямь… Говоришь, с половинки ничего не будет ему? Ну…

В уборную всунулась Аюшка.

– Ой, он молча бьётся, его Полоша с Волохом держат.

Старший выругался и бросился в спальню. Матуха и Ворон за ним.

Молча, это, конечно, не было. Рыжий продолжал ругаться и командовать, но то ли ослаб, то ли ещё что, и крика такого не было. Полоша и Волох сосредоточенно удерживали его, стараясь не дать ему упасть с койки или удариться о стояки. Ворон сокрушённо покачал головой.

– Придётся дать, а то и ему тяжело, и остальным не до сна. Давай будить, а то захлебнётся.

– Рыжий, – Матуха осторожно похлопала его по щеке, – очнись, Рыжий.

Он вздохнул и застонал.