Сторрам

– Рыжий, – повторила Матуха.

– А? – наконец выдохнул он. – Кто? Где я?

– Всё там же, – серьёзно, даже сердито сказал Ворон. – Проснулся?

– Ворон?

– Да, держи.

– Что это? – он растерянно ощупывал положенную ему на ладонь таблетку.

– Снотворное, – Ворон всё-таки решил дать ему целую таблетку, но одну. – Воюешь слишком громко. Глотай и запей.

Подчиняясь командам, он засунул в рот таблетку, запил из поданной кружки и тяжело не опустился, а рухнул на подушку.

Они постояли над ним. Частое неровное дыхание постепенно сменилось более спокойным и ровным. Он вздохнул и вытянулся, обмякая.

– Заснул, – кивнул Ворон и строго посмотрел на Аюшку, – а ты посиди с ним. Если станет совсем редко дышать, разбудишь меня.

– Ага, – кивнула та.

– Всё, – Матуха зевнула, пришлёпнув рот ладонью, и забрала у Ворона коробочку с таблетками. – Всем спать. А ты, Ворон завтра зайди ко мне, почитаешь, что там написано.

И в спальнях, наконец, наступила тишина.

6 день

Впервые в жизни команда «подъём» не разбудила Гаора. Он не услышал ни крика надзирателя, ни утренней суматохи и суеты. Он спал без снов, ничего не помня и ощущая только полное спокойствие.

Утром многие первым делом бросились к нему посмотреть: жив ли, но вошла Матуха и погнала всех.

– Нечего тут, только парень успокоился. Старший, сколько ему на поправку дали?

– Четыре дня, – озабоченно ответил Старший, – успеем?

– Успеем, – ответил за Матуху Ворон. – Первая ночь самая тяжёлая, дальше легче будет.

После вчерашнего Ворону верили, и утро пошло по заведённому порядку. Хотя многие стояли в строю отчаянно зевая, со слипающимися глазами, но рта о том, что, дескать, Рыжий никому спать не дал, никто не открыл. Понятно же, чего там.

Когда все ушли и наступила тишина, Маманя с Матухой решили разбудить Рыжего и напоить чем-то сытным. Как выводить человека из голодовки, они сами и без Ворона знали: голодом наказывали часто, у иных хозяев на хлебе и воде декадами держали, да ещё работáть велели. А здесь-то… Парень крепкий, вчера, конечно, плох был, а разлёживаться ему особо давать и нечего: четыре дня всего. Надо успеть его на ноги поставить и расходить.

– Рыжий, – Матуха, как и ночью, похлопала его по щеке. – Проснись, Рыжий.

Глухо, как из-за стены, Гаор услышал, что его зовут.

– А-а? – откликнулся он протяжным вздохом. – Чего?

Два женских голоса засмеялись над ним.

– Просыпайся, Рыжий, поешь малость.

– Давай-ка, подсажу тебя.

Мышцы слабо отзывались на его усилия, но беспорядочных судорог уже не было. Он сел, ему сунули в руку приятно тёплую кружку, помогли донести её до рта.

– Пей.

Он послушно глотнул. Густая непонятного вкуса, но ему сейчас не этого, горячая, но не обжигающая жидкость заполнила рот и горячим, согревающим грудь, комком прокатилась по пищеводу. Он пил, переводя дыхание после каждого глотка. Жаль, глотков оказалось маловато.

– Спасибо, – выдохнул он, протягивая в пустоту кружку, – ещё.

– Нельзя тебе сейчас много, – ответил ему женский голос, – потом ещё попьёшь.

– Матуха? – уточнил он.

– Ну да, кто ж ещё. А сейчас ложись и спи.

– Да, – он откинул одеяло и попытался встать.

– А, ну давай, конечно, – его подхватили под мышки.

– Я сам, – попытался он запротестовать.

– Сам-сам, ты всё сам, – засмеялась Матуха.

Несмотря на его протесты, ему не то что помогли, а чуть ли не донесли на себе до уборной и там одного не оставили. Обратно он шёл уже уверенней, или это ему только так казалось.

Он хотел ещё попросить Матуху снять повязку и спросить, чего так тихо, куда все подевались, но заснул, едва успев лечь. Матуха сама укрыла его, подоткнув одеяло.

– Всё, Аюшка, спать иди.

– А ежли он опять биться начнёт? – спросила Аюшка, мужественно борясь с зевотой.

– Не начнёт, – улыбнулась Матуха, – он теперь спать будет.

– Я пригляжу, – важно сказал Махотка, упросивший, чтоб его при Рыжем сегодня дневальным оставили.

– А куда ж ты денешься? – засмеялась Маманя. – Давай только и остальную работу сполняй, а то я Старшего ждать не буду, сама накостыляю. Пол-то не метён, не мыт, давай, берись за работу.

– Возле его койки не пыли, – озабоченно сказала Матуха, – смачивай чаще.

– Знаю, – шмыгнул носом Махотка.

Ничего этого Гаор не слышал. Он спал. Время от времени его будили, давали ему что-то пить, потом пожевать, вроде это была каша-размазня, он ел и пил подносимое ко рту и снова засыпал. Потом до него смутно доносился шум множества голосов, вроде его даже трогали, и он невнятно заплетающимся языком отругивался, чтобы ему дали спать. Однажды с ним уже было такое, когда после многодневного утомительного бессмысленного боя наступила тишина, и они повалились на землю кто где стоял и заснули, и санитары трясли их и пинали, пытаясь разбудить и так отделить раненых и убитых. Ещё дважды его сводили в уборную, и в последний раз он уже почти шёл сам и даже пытался ладонью считать стояки. Но и это сквозь сон.

И проснулся опять от шума, в котором не сразу, но узнал шум вечерней спальни, и попытался приподняться на локтях, почему-то он лежал уже на животе, хотя не мог вспомнить, когда и зачем повернулся.