Сторрам

– Ты сейчас в коридоре свалишься, – насмешливо сказала Матуха, – тащи тебя потом да укладывай, Асил-то работáть ушёл.

Гаор покорно вздохнул. Что с матерями не спорят, он уже хорошо усвоил.

– То-то, – с ласковой насмешкой сказала Матуха, – а сейчас к свету встань, я глаза тебе посмотрю.

Он послушно встал и вышел в центральный проход, встал почти под лампой, и Матуха, взяв его обеими руками за голову, осмотрела его глаза. И хотя свет ещё их резал, Гаор терпел, стараясь не моргать и не жмуриться.

– Хорошо, – сказала Матуха, – ну-ка, – она пальцем осторожно поочерёдно оттянула ему нижние веки, – везучий ты, Рыжий, глазную кровь тебе не выпустили. Иди ложись.

– А поесть когда? – уточнил Гаор, возвращаясь на койку.

Ноги дрожали, и сердце часто билось о рёбра.

– Сейчас, – сказала Матуха и ушла.

Он лёг поверх одеяла, вернее, у него вдруг кончились силы, и мгновенно уснул. И дневалившему сегодня Булану, пришлось вытаскивать из-под него одеяло, чтобы укрыть.

– Спит? – заглянула в спальню Маманя, – ну и пусть себе спит, поест, когда сам проснётся. Шумнёшь тогда.

Булан кивнул, берясь за тряпку и воду. Что ж это за штука такая «ящик», если такого мужика как Рыжий так ухайдакало за пять дней? Ему приходилось видеть насмерть и забитых, и запоротых, и у таких сволочей работáл, что как их только Мать-Земля терпела, а такого в жизни не видел. А ещё старшие говорят, что Рыжий крепок и быстро очунелся, а он вона – ходить не может…

Спал Гаор недолго. Опять без снов, спокойно, и проснулся от голосов и смеха, и ещё не открыв глаз, сообразил, что это Булан с дневальной девчонкой колобродит. Он улыбнулся и позвал.

– Булан, ты?

Но откликнулась девчонка.

– Ой, проснулся никак, щас я Мамане шумну!

Гаор открыл глаза и сел. Булан, стоя к нему спиной, оправлял штаны. И Гаор уже открыл рот, чтобы поддеть Булана, ему чего-то стало очень весело, но в спальню вошла Зимушка с плошкой каши и кружкой чая, так что знакомство Булана с армейским фольклором пришлось отложить.

– Давай, Рыжий, – весело сказала Зимушка, – лопай.

Густую, но не крутую, масляно блестящую кашу и показавшийся необыкновенно сладким горячий чай Гаор заглотал с удивившей его самого быстротой. И руки, понимаешь, заработали, и проскочило, не застряв.

– Вот и молодец, – обрадовалась Зимушка, – когда мужик лопает быстро, здоров значит. Крепок ты, Рыжий, только в раж не входи больше.

Засмеялась, забрала у него миску с кружкой и ушла.

Гаор несколько озадаченно посмотрел ей вслед, перевёл взгляд на стоявшего в проходе Булана.

– Это она про что?

– А чо? – удивился Булан, – ты, Рыжий, совсем ничего не помнишь? Как ты ту сволоту зубами грыз, и только уложили тебя, ты очунелся, стал спрашивать где кто, ну и сказали о нём, так ты не в себе стал и кидаться начал, чуть все койки не посворотил, а кто под руку подвернулся, так и побил. Зайче под глаз приварил, Ворону, ещё там… Не помнишь?

Сказал и тут же пожалел об этом. Потому что у Рыжего вдруг задёргалась, стягиваясь к носу, верхняя губа, оскалом выставились зубы, а глаза стали прям жёлтыми… Мать-заступница, никак опять у него?! Испуганный Булан отступил на шаг, быстро прикидывая, под какую койку нырять, но… но обошлось. Рыжий поднял руку и сам себе пальцами с явным усилием разгладил, выпрямил губу, резким выдохом перевёл дыхание и стал уже совсем человеком.

Успокоившись, Гаор сел, опираясь спиной на подушку и стену.

– Ничего, – твёрдо сказал он, – мы ещё с ним встретимся на узкой дорожке. А нет, так у Огня. Там он от меня не уйдёт. А чего не додавил я его? Кто помешал?

– Тебе Гархем по затылку пистолем врезал, – обрадованный, что Рыжий всё-таки человек, ответил Булан, – и в «ящик» на пять суток велел.

– С ним тоже встречусь, – пообещал самому себе Гаор.

– Мотри, – поёжился даже Булан, – он с пистолем ходит.

– Ничего, пуля быстра, а увернуться можно, – усмехнулся Гаор.

– Это как? – с интересом спросил Булан.

– Если первым выстрелить.

Булан подошёл и сел на соседнюю койку, Разговор получался уж очень интересным.

– Рыжий, а ты воевал?

– Ну да, – даже удивился Гаор.

Все ж знают об этом, он Плешаку ещё в самый первый день рассказал, а что Плешак узнал утром, то к вечеру уже все знают.

– А вот ты ночью всё кричал: танки, танки, это чего?