Странники войны

– Всякая чума в России отзывается эпидемиями по всей Европе, – назидательно изрек Розенберг и, поприветствовав слегка приподнятой рукой директора института «Аненэрбе» штандартенфюрера СС Сиверса, дал понять, что на этом желал бы завершить сие милое рандеву. – Не спешите хоронить идею Франконии, штурмбаннфюрер, – молвил он тоном заклинателя. – Не спешите! Она может приобретать иные географические очертания, иные символы. Однако никакие силы – земные ли, небесные – не способны искоренить ее из умов истинных германцев. Никакие! Очень скоро вы в этом убедитесь.

Скорцени попытался ответить, но не успел. Он вдруг почувствовал, что все в этом старинном рыцарском зале замерло. Молчание людей слилось с вековым молчанием каменных сводов, медиумически пронзенные духом предков статуи рыцарей дополняли своей энергией ту особую наэлектризованность атмосферы, которой буквально в считанные секунды преисполнилось все сумрачное пространство средневековой воинской обители.

ЕГО еще не было. Пока что появились личный адъютант – обергруппенфюрер Шауб и личный телохранитель – бригаденфюрер[42] Раттенхубер. Но все удостоенные чести вебельсбергского Круглого Стола молча вскинули руки в приветствии.

Почти зримо – будто огромными песчинками через узкую горловину песочных часов – просачивались и уходили в небытие секунды. В то время как дерево, камни, души людей, само пространство наполнялись почти невыносимым – по мучительности своего магнетизма – напряжением «плотного воздуха»[43].

Они ждали и ждали… словно жрецы ассирийского храма – появления своего Верховного, возрождавшегося из тленности бытия, святости колдовства и нетленности собственной мумии.

16

Им повезло: в первом же доме, в который они постучались, хозяева дали им по миске супа, несколько картофелин в мундирах и по куску хлеба. Когда моложавая черноволосая хозяйка выставила все это на стол, они не поверили своим глазам, а Мария даже растроганно утерла слезу.

Пока ели, хозяин – один из тех окруженцев, что пристали по окрестным селам к солдаткам и вдовам, – почти с гордостью убеждал, что им действительно здорово повезло. В их Короновке намного спокойнее, чем во многих других селах: до большого леса далековато, партизаны не балуют, староста – мужик мудрый, умеет ладить и с румынами, и с немцами, а полицаи даже побаиваются его. Из рассказа сержанта он уже знал, что Мария – его жена, что Крамарчук немного партизанил, а теперь вот решился окончательно осесть и заняться крестьянским трудом. Однако то, что Крамарчук партизанил, хозяина не смутило. Наоборот, сознавшись в этом, Крамарчук вызвал у него доверие.

– Не пужайся, земляк-земеля, – успокоил его. – Будь здесь немецкая власть – тебя бы со всей строгостью подозрения. А румынам – лишь бы работник справный. И староста поможет. Не за спасибо, конечно. Вон, рядом, через ложбинку, хата пустует. Поселитесь, детей заведете, кумовья появятся. Старосте скажу, что ты – родственник, из-под Каменки-Скальской. Там у меня и в самом деле родни, как у собаки блох. Я туда ездил. Староста справку давал. Так что все под правду.

Он улыбался чуть ли не после каждого слова. Плотный, мускулистый, с гладко выбритым, едва тронутым паутинкой морщин веснушчатым лицом. И два ряда ровных белоснежных зубов, вид которых почему-то особенно задевал Крамарчука.

– Словом, держитесь за нас с Катеринкой. Она, мармеладик мой, местная. Староста – из ее рода.

– Ты словно обрадовался, что мы наведались к вам? – недоверчиво спросил Крамарчук. Хотя Гридич, как, без имени, представился этот человек, в самом деле сумел расположить к себе. – С чего вдруг?

– Так ведь свой, окопник. Придут наши – вместе «отстреливаться» легче. Скажем, что хотя и жили в селе, а все равно по ночам партизанили. Поди проверь. Вот какой раскувырк! – бросил взгляд на Марию. Та смотрела на Гридича настороженно, с откровенной неприязнью, однако в разговор не встревала.

– Нет, ну дело не только в этом, – вальяжно раскинулся хозяин в самодельном, грубо сработанном кресле-качалке. Похоже, что и низкий (под кресло), стол, и лавки, на которых сидели Катеринка и гости, он смастерил сам. – Главное, появится сосед-ровесник. Ты мне хату перекрыть поможешь, я – тебе. Глядишь: мы уже оба хозяева, а, мармеладик?! – не упускал он ни малейшего случая подержаться за талию жены. Да и жена тоже старалась отходить не дальше того, где он мог достать ее пятерней.

– В сорок первом вы попали в окружение. Ладно, было. Но что, после этого никогда больше не брались за оружие? – вдруг заговорила Мария. – Попали в окружение – и все, смирились?

Гридич удивленно посмотрел на нее и, не сгоняя с лица улыбки, все так же, с ленцой, беззаботно ответил:

– А на кой черт оно мне? Кто в армии, тот пусть и воюет. А тут румыны. У них власть, у них сила. Придут красные – значит придут, я не против. А не придут, мы уже при жене и при деле. А, мармеладик? То-то же! Ты тоже баба молодая, ладная. Обживешься, расхорошеешь. И к черту леса, к черту оружие. Все будет ладненько.