Странники войны

Гиммлер облегченно вздохнул. Скорцени знал, сколь ревниво воспринимал рейхсфюрер СС любое распоряжение, которое кто-либо из прямых подчиненных получал через его голову.

– Уверен, что нет, – теперь уже не задумываясь, ответил Гиммлер, что сразу же заставило Скорцени задуматься. Он понимал: сегодня могут сбыться его худшие предположения – когда придется выполнять два несовместимых задания двух фюреров. – Но точно так же уверен, что оно покажется вам куда более романтичным, нежели все остальные, которые приходилось выполнять до сих пор.

– Мои парни иногда называют себя «романтиками войны» – тут вы правы, – деликатно простил ему намек на романтику «первый диверсант рейха». Он не любил, просто-таки не терпел, когда в его присутствии кто-либо решался окутывать будущее задание фимиамом романтических грез. Они – профессионалы, это их работа… Другое дело, что в любом случае без романтики не обходится. Но это уже как бы само собой.

Однако Гиммлер не стал утомлять ни его, ни себя какими бы то ни было философскими изысканиями. Он отвел взгляд и уже через мгновение, все еще находясь возле Скорцени, напрочь отсутствовал не только в разговоре с ним, но и вообще в этом зале. А когда главнокомандующий СС едва уловимым движением перехватил проходившего рядом командира дивизии «Адольф Гитлер» бригаденфюрера СС Монке, к шефу диверсантов уже направлялся рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг. Увидев его, Отто сразу же вспомнил о несбывающихся пророчествах относительно императора Франконии, тем не менее приготовился выслушать другие, еще более несбыточные.

– Время остановилось, мой штурмбаннфюрер, – бледное лицо главы Остминистериума покрылось налетом свинцовой серости, морщины стали еще более рельефными, глаза – испещренные сетью окровавленных капилляров, с легкой клубничной поволокой – смотрели на мир взглядом уставшего от бренного бытия философа. – Башни «Вебельсберга» ему не подвластны. Будь моя воля, я превратил бы «Вебельсберг» в Кремль Франконии.

Розенберг по-прежнему не знал, что такое улыбка. Когда великосветская вежливость требовала от него изобразить нечто подобное ухмылке, уголки губ прискорбно опускались, словно у священника, которому выпало счастье отпевать слишком задержавшегося на этом свете, основательно осточертевшего ему соседа-безбожника.

– Если учесть, что свой Кремль русские давно превратили в «Вебельсберг»… – скупо развил его мысль Скорцени, – то это вполне приемлемо. Кстати, нынешний сбор рыцарей Круглого Стола следует трактовать в том духе, что вы сумели вдохнуть, – кивнул он в сторону двери, из которой вот-вот должен был появиться фюрер, – некие новые идеи?

– Если бы речь шла не о нашем высокочтимом, я позволил бы себе мудрое восточное сравнение: «Как новое вино – в старый сосуд».

– И что сегодня бурлит и пенится в «старом сосуде»? – пытался Скорцени выдержать тон и дух, предложенные испытанным пропагандистским полемистом. – Государственное устройство Франконии? Проект ее «СС-конституции», очень смахивающей на устав очередного монашествующего ордена меченосцев?..

– Фюрер действительно встречался со мной. Не скажу, чтобы мы остались довольны друг другом, но…

– Извините, речь шла о Франконии?

– О сохранении самой идеи. Об основательном публицистическом труде, посвященном СС.

– Об императоре речи не заходило? – вновь отдал Скорцени дань собственной иронии.

– До этого пока не дошло. Не можете простить моих предсказаний относительно императора СС-рейха? – еще ниже опустил уголки тонких, иссиня бледных аристократических губ немецко-русский прибалтиец.

– Почему же, провозглашение меня императором уже воспринято и оценено…

– Это полпути к цели. Поверьте мне, старому интригану.

Появились сразу три эсэсовца-официанта с бутылками шампанского на подносах. И Скорцени, и Розенберга это приятно удивило. В прошлый раз до шампанского дошло только после тайного совета.

– Вы опять неправы, господин рейхсминистр, – молвил Скорцени, наблюдая за их стараниями. Розенберг молча вопросительно проследил за его взглядом. – …Считая, что в замке «Вебельсберг» ничто не подвержено изменениям и новым веяниям.

– В каком-то смысле – да. Однако не стремитесь хоронить идею Франконии, – вдруг решительно покачал головой Розенберг – один из ранних идеологов германского национал-социализма. – Не спешите с отпеванием.

– Разве я поторопился с этим? Извините, не заметил.

– Что вас смущает? Успехи большевиков на Восточном фронте? Как и вы, штурмбаннфюрер, Сталин вряд ли догадывается, что крах германского рейха почти автоматически повлечет за собой и крах рейха коммунистического. Наши системы, наши взгляды, идеологические фетиши, пропагандистские приемы, равно как и способы истребления внутренних врагов, настолько близки, что аналогии не заметит разве что умственно незрячий.

15