Странники войны

Впрочем, и сама Анна – растрепанная, в изодранной юбке, которую она даже не пыталась прикрыть полами распахнутой измятой шинели, одной из тех, что достались им от тыловиков – выглядела слишком нелепо для того, чтобы казаться женщиной, просто указывающей путь немцам.

– Расспросы потом, – не грубо, но довольно жестко объяснил хозяину лейтенант, закрывая ворота на запор. – А пока что накормишь нас и позволишь два часа отдохнуть в своем доме. – Он говорил все это по-немецки, но поляк отлично понимал его. – Или, может быть, ты принципиально не желаешь принимать у себя германских солдат?

– На войне солдат в гости не зовут. Приходят, не спросившись.

– Тоже верно. Но поесть-то у тебя что-нибудь найдется? – уже менее воинственно поинтересовался Беркут, когда они вошли в дом.

Осматривая этот хуторской особняк, лейтенант успел заглянуть в довольно большую стоящую на огне кастрюлю. Она была наполнена картошкой. Ясно, что своим появлением они помешали дождаться завтрака четверым ушедшим отсюда полякам.

– Нет у меня ничего, – мрачно ответил хозяин, заступая собой печку и жестом приглашая их в другую комнату, в которой еще недавно находились партизаны.

– Ефрейтор, загляни и котел, готово ли жаркое, – скомандовал Андрей, но теперь уже по-русски. – Хозяин угощает нас.

Услышав русскую речь, поляк обмер.

– Так вы не немцы? Вы что, русские? – спросил он на довольно сносном украинском языке.

– Будем считать, что русские, – подтвердил Андрей, тоже переходя на украинский. – А вы из местных украинцев?

– Из местных.

– Божественно. Считайте, что мы с вами земляки. А потому давайте откровенно: кто были те четверо, что ушли из этой комнаты через окно, а затем – через потайную калитку?

– Так вы видели их?!

– Кто они? Польские партизаны?

– Да как вам сказать… – замялся хозяин.

– Говорите, как есть. Партизаны? Шайка грабителей? Дезертиры, которые пережидают, гадая, чем кончится война?

– А кто вы? Почему в немецких мундирах?

– Советские десантники. Этого признания достаточно? Или, может, еще и документы предъявить? Повторяю вопрос: кто эти люди? Четверо убежавших отсюда и тот, пятый, что дрожит сейчас у вас на чердаке? – показал пальцем на потолок. – Если не скажете правды, придется снять его оттуда и хорошенько допросить.

– Они – партизаны. Можно и так сказать, – вновь нерешительно как-то начал объяснять хозяин. – Но не польские. Они – тоже украинцы. Небольшая группа, которая начала действовать еще до войны. Против поляков. За независимую Украину.

– За Украину? Здесь, почти под Краковом?!

– Поляки всегда были врагами украинцев. До сих пор они оккупируют часть Украины. Можно считать, что это – революционная организация украинцев. Однажды они даже стреляли в польского генерала.

– То есть это националисты? ОУН?

– Эти-то как раз не из ОУН. Они как бы сами по себе. У них тут какая-то своя организация. Только черт их знает, какая, – уже совсем тихо объяснил хозяин, то и дело поглядывая на потолок. Уж очень ему не хотелось, чтобы сидевший там партизан слышал его объяснения. – Их тут небольшая группа.

– Так что, они так до сих пор и воюют против панской Польши?

– В том-то и дело, что сейчас они нападают на немцев. Но поляков тоже ненавидят. И тех, что за лондонское правительство, и тех, что за коммунистов. Но… боевиков у них осталось всего человек двенадцать.

– Значит, вас они считают тринадцатым?

– Меня – нет, – решительно возразил хуторянин. – Я сам по себе. У меня немного земли и мне совершенно безразлично: польская она или германская. Земля – она просто земля. Я – хозяин, вот что я вам скажу.

Беркут понимающе помолчал: хозяин так хозяин. Назвался бы им хуторянин в той части Украины, что за границей, могли бы расстрелять как классового врага. Возможно, потому с такой гордостью он и заявляет о своих правах на землю.

– Как зовут того? – взглянул Беркут на потолок. – Он что, ранен?

– Рана нетяжелая. Но еще бы день-другой нужно бы отлежаться. А зовут Звездославом.

– Впервые слышу такое имя. Если он может спуститься, пусть спускается. Позавтракаем вместе. Ефрейтор, ты говорил, что в машине обнаружился ящик с консервами.

– И два мешка с мукой.

– Мешки с мукой мы оставляем вам, – объяснил Андрей хозяину. – А консервы нам самим пригодятся. Дорога есть дорога. Но пару банок пустим в расход уже сейчас.

23

Выступление гаулейтера Тироля вместило в себя одну-единственную важную информацию, которая, хотя ничего и не меняла в отношении к идее «Альпийской крепости», зато удовлетворяла неизысканное любопытство присутствующих: замысел-то, оказывается, созревал далеко от Берлина, вдали от кабинетов рейхсканцелярии. На этом обсуждение могло бы и завершиться, но фюрер упорно подбадривал высших руководителей черной гвардии рейха. Возможно, только поэтому Гиммлер неохотно поднялся и предложил: