Странники войны

Сегодня речь «старого солдата» тоже явно импонировала и Скорцени, и фюреру. Гитлер вновь заговорил о неистребимости германского духа, о необходимости мобилизовать все людские и технические ресурсы… Но когда, наконец, объявил, что совещание закрыто и можно перейти в соседний зал, где накрыт традиционный «рыцарский стол», Скорцени поднялся с таким ощущением, будто настоящее заседание Круглого Стола рыцарей «Вебельсберга» еще и не начиналось, будто главный разговор еще впереди.

24

– Послушай, Лаврентий, этот жандарм?.. Ты его… уже расстрелял?

– При попытке к бегству. И только так. За нами не заржавеет.

Их взгляды встретились и тотчас же, словно бы не восприняв друг друга, разбежались в разные стороны.

Только что завершился Совет обороны. Сталин почувствовал, что и Молотов, и Жуков хотели остаться, чтобы побеседовать, однако задержал он только Берию. И комиссар внутренних дел сразу же понял, почему оказался этим избранником.

– Когда арестованный пытается убегать, конвоиры вынуждены… Однако я приказал провести тщательнейшее расследование. Тщатель-ней-шее. Оказалось, что устава конвоир не нарушил, но… коль уж так произошло…

– Ты и конвоира тоже расстрелял, – зло осклабился «отец народов». – Но такие подробности меня никогда не интересовали. Ты, лично ты допрашивал бывшего жандарма?

Берия снял очки, долго протирал помутневшие стекла, затем, так и не напялив их на переносицу, а держа в руке, словно бинокль, неохотно признал:

– Пришлось, Иосиф Виссарионович. Лучше уж я, чем кто-либо другой. И только так…

– Он что-нибудь рассказал из того, чего ты не знал до сих пор? Только говори правду, – неожиданно перешел на грузинский. – Здесь лгать незачем, – указал пальцем на стол, словно на Гроб Господний, перед которым любое вранье равносильно богоотступничеству.

– У меня все рассказывают. Все и всё, что знают.

– И что же он сообщил такого, что ты решил скрывать это от меня?

– Даже не пытаюсь, – заверил Берия. – Я вообще ничего не скрываю от тебя, Coco. К чему? Мы с тобой столько лет доверяли друг другу, и вдруг какой-то там отставной недобитый жандарм…

– Так о чем он говорил? – прервал его Сталин. – Что ты вертишься, будто дятел на шампуре? Я спрашиваю: о чем он говорил?

Берия растерянно развел руками и сокрушенно помотал головой, всем своим видом вопрошая: «Зачем тебе это? К чему весь этот слюнявый разговор? Дэла дэлать нада, а нэ разгаворы разгаваривать».

Но Сталин продолжал молча, в упор расстреливать его мрачным, пронзительным взглядом.

– Если уж так просишь… – Не ожидая приглашения, Берия резко отодвинул ближайший стул, демонстративно уселся на него и тяжело выдохнул, словно только что вырвался из умопомрачительной глубины: – А о чем он мог рассказывать, Коба? Об агенте по кличке Рябой.

Сталин вынул изо рта трубку, но, забыв об этом, продолжал лихорадочно попыхивать губами.

– Который был завербован еще в 1898 году, в Тифлисе и затем в течение многих лет работал на Охранный отдел Департамента царской полиции. О мнимых арестах этого агента после каждого провала им очередной группы подпольщиков и таких же мнимых побегах.

– Что ты здесь рассказываешь, Лаврентий? – окончательно помрачнел Сталин.

– Не я, жандарм. На этого агента ставили так же щедро и дальновидно, как и на Малиновского. Охранка разрешала ему и даже в значительной степени оплачивала поездки на партийные конференции и встречи с большевиками в Финляндии, Англии, Швеции. Зато получала все необходимые сведения о действиях большевиков и полностью держала под контролем всю операцию по «изъятию» группой Камо на нужды партии денег из тифлисского банка. А затем получила в свои руки саму группу во главе с Камо. Словом, порассказал…

– И ты всему этому веришь? – впервые вздрогнул голос Рябого. – Что ты молчишь?

– Нет, – угрюмо ответил Берия после непозволительно долгого молчания. – Почему я должен верить врагу, а не тебе, Коба? Я революцию делал с тобой, а не с ним. И только так.

– Тогда зачем понадобились эти сведения? Ведь подпоручик сообщил их уже после беседы со мной.

– В основном после.

– То есть после того, как я… – запнулся «вождь мирового пролетариата», подыскивая подходящее слово, – приказал расстрелять его.

– Приказал? Если бы ты, Coco, действительно приказал сделать это, я бы тотчас же выполнил. И только так. Но ты, как всегда, вскользь. Сейчас посоветовал ликвидировать, завтра потребуешь объяснений, почему поторопился. Разве не так? – шеф НКВД почувствовал, что представилась прекрасная возможность высказать Сталину то, что в иное время высказать не решился бы. Он не хотел повторять скорбный путь Ежова. – А для меня важно было знать, что именно известно этому негодяю. А также имена тех, с кем он делился воспоминаниями о былом. Я – ЧК, это моя профессия, мой долг. И за мной, как ты знаешь, не заржавеет.

– Много имен?

– Три. К счастью, подпоручик был не из разговорчивых.

– Врет.

– Из живых, все еще живых – два. Не думаю, чтобы Кроту удалось что-либо утаить. Распространяться об агентах у них тоже не принято… было: жандармская выучка.

– Кто они?