Странствия Шута

Ее слова прозвучали предупреждением и упреком. Ее руки задвигались, натягивая на нас еще больше одеял. Мне было противно прикосновение ее тела, но я никак не могла найти в себе силы отодвинуться. Сани рванулись вперед. Я смотрела на мелькающие деревья Ивового леса. Мне даже не хватило духу попытаться расплакаться на прощание. У меня не осталось никакой надежды. Отец не узнает, куда я пропала. Мои собственные люди отдали меня, просто постояв и вернувшись обратно в дом. Никто не закричал, что они не позволят мне уйти. Никто не пытался отбить меня у похитителей. Я столкнулась с результатом моей необычности: я действительно никогда не принадлежала им. Такая потеря была небольшой ценой за то, чтобы налетчики оставили поместье без большой резни. И это правильно. Я была рада, что они не стали драться из-за меня. Хотела бы я, чтобы нашелся способ спасти Шан, не увозя ее со мной.

Краем глаза я уловила движение. Качающиеся фонари превращали деревья по краям дороги в слитки чугунной черноты на снегу. Но это было движение, рожденное вне света. Это движение казалось стоящим снегом, зажимающим рукой черную кровь, а поверх него — бледностью с вытаращенными глазами. Я не повернула головы, не закричала, не сбила дыхания. Ничему во мне не позволила предать Персеверанса, стоящего в моем плаще и глядящего нам вслед.

Глава четвертая

История Шута

«Песня о Ночном Волке и его друге», Нэд Благодушный[2]

Лестница оказалась круче, чем я помнил. В свою старую спальню я вошел осторожно, как и подобает былому убийце. Я запер дверь, положил в огонь дров и какое-то время обдумывал возможность просто забраться в постель и уснуть. Потом задернул шторы и осмотрел место их крепления к стержню. Да, теперь я видел то, что ускользало от меня все эти годы. Еще один рывок — и панель двинулась, ни щелчком, ни шелестом не выдав себя. И только когда я нажал на нее, качелька бесшумно открылась, и передо мной предстала узкая темная лестница.

Я медленно зашагал по ступеням, то и дело спотыкаясь и цепляясь изогнутыми носками туфель. В старой мастерской Чейда уже побывал Эш. Наши грязные тарелки исчезли, на краю очага кипел новый горшок с едой. С тех пор, как я ушел, Шут не двигался. Я с тревогой пересек комнату и склонился над ним.

— Шут?

Он с криком раскинул руки и сел, съежившись и прикрываясь поднятыми вверх ладонями. Одна из них вскользь ударила меня по щеке. Я отшатнулся от постели, а он жалобно закричал:

— Простите! Не бейте меня!

— Это просто я. Просто Фитц.

Я говорил спокойно, стараясь не выдать боль голосом. «Эда и Эль, Шут, оправишься ли ты когда-нибудь после пережитого?»

— Прости, — повторил он, задыхаясь. — Прости меня, Фитц. Когда они… они всегда резко будили меня. И не позволяли проснуться самому. Я так боялся сна, что кусал себя, лишь бы не заснуть. Но в конце концов всегда засыпал. Тогда они будили меня, иногда — всего через несколько минут. Маленьким колючим клинком. Или раскаленной кочергой.

Его гримаса отдаленно напоминала улыбку.

— Теперь мне противен запах огня.

Он опустил голову на подушку. Ненависть вспыхнула во мне и прошла, оставив пустоту. Я не в силах отменить то, что они сделали с ним. Вскоре он повернул ко мне голову и спросил:

— Сейчас день?

Слова застряли в моем пересохшем горле. Я откашлялся.

— Либо глубокая ночь, либо раннее утро, в зависимости от того, как ты смотришь на это. Последний раз мы разговаривали вчера утром. Ты проспал все это время?

— Я точно не знаю. Иногда мне трудно понять. Дай мне несколько минут, пожалуйста.

— Хорошо.

Я отступил в дальний конец комнаты, и старательно не обращал на него внимания, пока он, шатаясь, ковылял от кровати. Он нашел дорогу к уборной, а когда вышел, спросил, есть ли вода для умывания.

— В кувшине рядом с миской на стойке у кровати. Но, если хочешь, я могу немного подогреть ее для тебя.

— О, теплая вода, — с трепетом произнес он, будто я предложил ему золото и драгоценности.

— Подожди, — ответил я.

Я приступил к работе. Он на ощупь нашел кресло у камина и сел. Меня удивила скорость, с какой он изучил комнату. Когда я принес теплую воду и ткань, он сразу потянулся к ним, и я понял, почему он молчал: он слушал, что я делаю. Пока он умывал изрезанное шрамами лицо и несколько раз протер глаза, очищая ресницы от липкой слизи, я чувствовал, будто подглядываю за ним. Когда он закончил, глаза его стали чище, но красные ободки по краям никуда не делись.

Я заговорил без извинений и объяснений:

— Что они сделали с твоими глазами?

Он положил ткань обратно в миску и сжал израненные руки, слегка растирая опухшие суставы пальцев. Я убирал со стола, он молчал. Что ж, ладно. Еще рано.

— Ты голоден? — спросил я его.

— Пора есть?

— Если ты голоден, то пора есть. Я уже сыт. И выпил даже больше, чем стоило.

— У тебя правда есть еще одна дочь, кроме Неттл? — неожиданно спросил он.

— Правда, — я сел в кресло и снял один ботинок. — Ее зовут Би. Сейчас ей девять.

— Правда?

— Шут, какой смысл мне лгать?