Тут он оставил меня, чтобы помочь Дьютифулу устроить Чейда в фургоне. Старик лежал на боку, зажимая рану, и стонал. Возница что-то сказал, повозка дернулась, двинулась, а дальше я ничего не помню.
Я снова начал осознавать себя где-то на лестнице в Оленьем замке. Слуга помогал мне идти наверх. Он был незнаком мне. Я встревожился было, но Дьютифул Силой заверил меня, что все хорошо. Надо просто идти наверх.
Я ощутил усталость Дьютифула. Кажется, он уже не раз просил меня поднять стены. Его не было рядом. Почему?
В моей комнате другой незнакомый слуга оскорбил меня, предложив помочь снять окровавленную одежду и надеть чистую ночную рубашку. Я хотел только, чтобы меня оставили в покое, но тут пришел лекарь и настоял, чтобы промыть и царапину на плече, и рану на лбу. После чего он зашил мне бровь с бесконечными: «Простите великодушно, принц Фитц Чивэл», «Не соизволит ли мой принц повернуться лицом к свету…» и «Мне чрезвычайно неудобно заставлять вас терпеть такую боль…». Под конец я уже едва мог выносить его подхалимство. Когда со швом было покончено, он предложил мне выпить чаю. С первого же глотка я понял, что в чай положили слишком много валерианы, но лекарь настаивал, а у меня не хватало сил сопротивляться, так что я выпил настой. И потом, наверное, опять заснул.
Я проснулся, когда огонь почти догорел и в комнате было темно. Я зевнул, потянулся до боли в мышцах и тупо уставился на короткие язычки пламени, лениво лизавшие последнее бревно в камине. Медленно-медленно я вспомнил, где я и когда. И тогда сердце у меня в груди бешено забилось. Чейд ранен. Би похитили. Шут, возможно, умирает. Страхи наперебой старались завладеть мной.
Я слепо потянулся Силой и коснулся одновременно Неттл и Дьютифула:
Я устало вернулся мыслями в недавнее прошлое. Неужели я и правда выдал тайну Чейда? Да, наверное, она выплеснулась из меня, когда я обрушил на Неттл и Дьютифула свою историю в Силе. Я ощутил укол вины за такую беспечность, однако быстро выбросил это из головы. Я ведь должен был подробно объяснить им, что произошло. А на вдумчивые беседы у меня и теперь не было сил.
Я и забыл, что коснулся и ее разума тоже.
Забаррикадировать мысли в собственной голове оказалось невероятно трудно. Я словно строил каменную стену без раствора. Подгонял огромные валуны друг к другу. Сдерживал рвущиеся наружу мысли, обрубал цепочки, сплетенные из страха, тревоги, отчаяния и вины. Останавливал, не пускал наружу, сторожил.
И когда я вроде бы снова оказался в безопасности внутри своих стен, я наконец ощутил недовольство своего тела.