Страшное дело. Тайна угрюмого дома

– Я всю жизнь был одиноким, Анна, – говорит Шилов, – но всю жизнь искал друга, друга-женщину и не находил ее, хотя объездил почти весь свет. Много было разных встреч и того, что я вам не хочу высказывать, но разве хоть одна из этих встреч похожа на знакомство с вами… Жизнь моя очень напоминает рулетку, где шарик – душа моя… Кто-то бросил ее на поприще жизни, и вот он вертится, мечется, пока не станет на свой номер… Еще несколько дней назад мой шарик метался быстро, но вчера и третьего дня он был уже вблизи своего фатального номера, а сегодня, теперь он стал на него… Партия окончена, я выиграл… выиграл свое счастье, выиграл тебя, Анна!..

Шилов, как бы в изнеможении от наплыва чувств, закрыл лицо руками и опустил голову.

Анна глядела на него, бледная, как тот свет, который изливала на нее луна. Страшно было видеть это помертвевшее человеческое лицо и сознавать, что это не мертвец покинул могилу, а еще живущий человек борется с душой своей и гибнет в хаосе ее разлада.

Вдруг она протянула руку, уронила ее на плечо Шилова, потом повернулась, опустила вторую руку на его плечо и припала лицом.

Слышались только рыдания, страшные, мучительные рыдания.

Анна обессилела от борьбы со своими чувствами, она и теперь не понимала, зачем и почему она делает это.

Она только чувствовала, что иначе не может сделать, что в ней действует какая-то странная сила, могучая и неумолимая, что бороться с нею так же невозможно, как попытаться бежать от самого себя.

Если это любовь! То какая она жгучая, страшная и сильная! Ведь она противопоставила ей все, что могла, она боролась с нею, как зверобой в пустынной глуши борется с яростным зверем.

Но зверь победил человека. Страсть, внушенная ей этим человеком, вспыхнула как порох и была так же ужасна по своей разрушительной силе.

Слов больше не было слышно, только рыдания, поцелуи и стон, словно от жгучей боли или бесконечного отчаяния.

Несколько минут спустя Шилов и Анна шли по парку безмолвной парой.

Они дошли до перекрестка, ей надо было идти налево, ему направо.

– Поцелуй меня, Анна, еще раз, – глухо сказал он.

Анна вздрогнула, обхватила его шею руками и не раз, а без счету поцеловала, опять со стоном и каким-то нервическим припадком рыдания.

– До завтра, – сказал Шилов.

Анна ничего не сказала, но утвердительно кивнула головой.

Улики против кого-то

На другой день, утром, Анна была больна.

У нее болела голова, и она просила няню сказать это Смельскому, когда увидела его входящим в калитку дачи.

Когда женщина сообщила ему это, Смельский побледнел. Он не видел Анну уже два дня, а теперь, на третий, она отговаривается принять его болезнью. Что с ней? Если она больна, то кому и быть около нее, если не ему? Была минута, когда он хотел было насильно пройти к Анне и спросить ее о причине нежелания видеть его да, кстати, узнать, чем больна она. Может быть, что-нибудь серьезное? Ведь ему же это ближе и важнее, чем кому-либо.

Но он не сделал этого, он повернулся и ушел, сказав, что зайдет вечером, и просил передать барышне, что у него есть важные сообщения.

Он уехал в город вдвойне взволнованный и болезнью Анны, и новым оборотом, какое приняло сламотовское дело.

Как уже мы рассказывали, Сламота сделал находку в своем парке.

Когда для обозрения таинственной одежды был призван и Смельский, он просто опешил.

Это была по всем приметам та одежда, которая была надета на крестьянине, ехавшем в одном вагоне с Краевым.

– Ее надо предъявить обвиняемому, – быстро сказал он и передал во всех подробностях свое первое свидание с Краевым.

Граф покачал головой.

Уж очень все это странно и, что ни день, делается все необъяснимее.

Одежда была в тот же день отправлена к следователю, и на другой день утром Смельский поехал узнать о результатах предъявления.

Зайдя к камеру следователя, он получил сообщение, что обвиняемый узнал одежду и признал ее той самой, которая была на ехавшем с ним мужике.

– Это большой шаг, – добавил следователь, – теперь только остается получить от обвиняемого признание насчет того обстоятельства, кто этот парень, как его зовут, потому что верить в то, что он просто ехал с ним в вагоне, – глупо, сам факт говорит за то, что это один из сообщников ограбления, быть может, даже самый активный, который прибегнул к переодеванию и даже гримировке, ведь в вещах найден и парик…

Из этого переодевания видно, что субъект принадлежит к классу интеллигентов, так же как и арестованный, и из этого в свою очередь вытекает обстоятельство, подтверждающее показание потерпевшего Шилова, что на него напал не один только Краев, но несколько человек.

Вывод был отчасти логичен, и Смельский невольно согласился с ним, хотя другое сомнение пришло ему на ум.

Зачем было Краеву, если он решился во всем запираться, описывать наружность парня и зачем признавать так просто и бестрепетно одежду?

Сообщив это свое соображение следователю, он, однако, не поколебал его первоначального образа мыслей.