Читаем Страшное полностью

Боба съежился, точно его сверху прихлопнули чем-то тяжелым и сидел со скривленной от страха физиономией, говоря всем своим жалким, напуганным существом: эх, и дернул же меня черт сболтнуть!..

Валентина Павловна нервно кусала губы, опустив глаза. Барон смотрел на нее тяжелым, тускло горящим ревностью взглядом; казалось, он старался высмотреть что-то внутри нее. Трузин морщился, недовольный тем, что предполагаемый кутеж расстраивается. Леля просто испугалась неприятной сцены...

Князя Бельского представил Валентине Павловне и барону Боба вчера ночью, у Палкина. Франтоватый, нахальный князь вел себя по отношению к молодой женщине очень развязно, обращаясь с ней, почти как с кокоткой, совершенно игнорируя барона, кусавшего от злости и ревности губы. Видно было, что барон, вообще не отличавшийся терпимостью к ее поклонникам, на этот раз был раздражен больше, чем когда-бы то ни было, точно почувствовал серьезную опасность. Князь, по-видимому, нравился Валентине Павловне; она принимала его ухаживания и давала ему целовать свои руки, забыв всякую осторожность, не замечая гневных взглядов и угрожающего молчания барона... Она как будто совершенно потеряла волю, рассудок и, как сомнамбула, повиновалась только инстинкту, движениям своего сердца. Удивленно, точно не понимая, где она и чего от нее хотят, посмотрела она на барона, когда он вдруг громко, раздраженно сказал, шумно поднимаясь с места:

-- Едем домой!..

Она испугалась, побледнела, жалко улыбнулась, -- ей было неловко перед князем, -- но противоречить взбешенному ревностью барону она боялась. Всю дорогу в автомобиле барон молчал; Леля, ехавшая с ними, боязливо жалась к углу, каждую минуту ожидая взрыва. Но барон видимо крепился; только когда подъехали, он, помогая Валентине Павловне выйти из мотора, так сильно сжал ей руку, что она невольно вскрикнула, и у нее из глаз брызнули слезы... Леля до рассвета не могла заснуть, слушая из своей комнаты упреки и брань барона и рыданья Валентины Павловны... Мир, установившийся между ними к утру, теперь снова был нарушен бестактной болтовней Бобы...

Трузин попробовал было свести неприятный разговор к шутке, сказав со смехом:

-- Бедный князь просто попал впросак, взяв неверный тон. Я не хотел бы быть на его месте!..

Но слова Трузина только подлили масла в огонь. Барон покраснел и гневно, сквозь сжатые зубы, проговорил:

-- Тут дело не в князе! Мужчина всегда держится того тона, какого хочет от него женщина!..

-- Неправда! -- со слезами на глазах вскрикнула Валентина Павловна. -- Я совсем не хотела... Я не знала...

Барон поднялся и, с ненавистью глядя ей в глаза, прошипел:

-- Вы лжете!..

Молодая женщина ответила ему таким же, полным ненависти, взглядом и отвернулась, ничего не сказав...

Несколько минуть все сидели в тяжелом молчании. Боба боялся дышать. Трузин, побарабанив по столу пальцами, сказал словно самому себе:

-- Что ж, нужно что-нибудь предпринимать...

У барона уже было спокойное, холодное лицо. Он усмехнулся и сказал, как ни в чем не бывало:

-- В Аквариум, так в Аквариум!..

Валентина Павловна решительно заявила:

-- Я не поеду!..

Барон хмуро уставился в нее своими стальными глазами и тихо, значительно проговорил:

-- Вы поедете...

Молодая женщина как будто растерялась и в первую минуту не знала, что сказать. Она жалко, беспомощно водила по сторонам глазами; у нее дрожал подбородок. Видно было, что в ней боролись страх перед бароном и чисто женская гордость, требовавшая защиты собственного достоинства, которое он так часто и безнаказанно унижал в ней. На этот раз гордость взяла верх. Валентина Павловна смерила его сразу высохшими злыми глазами, и также тихо, значительно сказала, с чуть заметной истерической дрожью в губах:

-- Хорошо. Я еду. Мне все равно!..

У барона тоже чуть заметно дрогнули губы. Но он тотчас же замаскировал эту дрожь усмешкой, Он вдруг повернулся к Бобе и сухо проговорил:

-- Если там будет князь Бельский -- я вас прошу пригласить его к нашему столу,...

Студент смущенно, угодливо захихикал, не зная, куда девать свои растерянные, испуганные глаза. Валентина Павловна тихонько, зло засмеялась...


* * *



Валентина Павловна и Леля приехали в Аквариум с бароном; там к ним присоединились Трузин и Боба. Спустя несколько минут, к их столу подошел князь Бельский. Леля заметила, как радостно вспыхнула Валентина Павловна и как сумрачно сдвинул брови барон при его приближении. Красавец, блестящий гвардейский офицер-князь, видимо, пользовался большим успехом у женщин и к каждой новой женщине подходил с наглой развязностью, уже заранее уверенный в победе, точно все женщины были созданы для него одного. Он протянул Валентине Павловне обе руки, бесцеремонно, специфическим мужским взглядом оглядывая ее всю, с головы до ног и говоря в нос, с щегольской, барской картавостью:

-- Пгекгасная, пгекгасная женщина!.. Очаговательная женщина!..

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза