Страшные истории Сандайла

«На этот раз ты переступила черту, Роб».

«Опять ты за свое».

«Она что, с ума сошла? – спрашивает Бледняшка Колли. – От этого он будет только еще больше беситься».

«Это точно».

Я встревожена, но виду не подаю.

«Она, похоже, только того и добивается».

«Да они же вечно цапаются», – говорю я.

«Нет, здесь другое, – возражает Бледняшка Колли. – Ты это и сама знаешь. Будь осторожна!»

Она то и дело просовывает свою голову через мамину губную помаду, пытаясь ее стереть. И я могу поклясться, что ее маленький ротик в этот момент розовеет, пусть даже самую малость.

Из кухни долетает приятный запах. Печенье. Смайлик в виде голодной рожицы! В расстроенных чувствах мама всегда берется что-то готовить.

Я вытаскиваю из ее сумочки «Гордость и предубеждение». Обложка настолько вытерлась и истрепалась, что на ней едва можно прочесть название. Я сую в рот конфетку с корицей и начинаю листать страницы. Отчасти из любопытства, но также потому, что мы с Бледняшкой Колли выработали правило постоянно приглядывать за нашей неуравновешенной мамой и ее тайными привычками. И на этот раз я действительно кое-что нахожу. Некоторые буквы закрашены черной шариковой ручкой. От этого страница напоминает какой-то инопланетный код или что-то в этом роде. Может, это и правда тайнопись? Разгадывать загадки у меня получается очень даже хорошо. Я неподвижно смотрю на буквы, стараясь размышлять. Замазаны не все, а только некоторые буквы. И, Н, В, Р. После пары неудачных попыток я все же складываю из них слово. ИРВИН. Теперь это уже больше похоже не на код, а на черную магию. Мне страшно.

В воздухе все больше густеет аромат печенья. Я думаю о ведьмах и печках. А заодно об историях, которые сочиняет мама. Затем вытаскиваю из кармана пульт управления, зная теперь, что это такое и как оно действует. Или, по крайней мере, действовало раньше. Нажимаю на кнопку, похожую на ирисовую помадку, и шепчу: «Взять. Ко мне. Взять». И представляю их на улице в лучах лунного света. А здорово было бы иметь собственную свору собак! Надо же как-то защищаться. На миг меня охватывает ощущение, будто мир затаил дыхание. Я чуть ли не наяву слышу их отдающее мясом частое дыхание, в ноздри бьет собачий дух.

В дверном проеме вырастает силуэт. Я вскрикиваю. Это мама. Неподвижно уставилась на пульт управления у меня в руках.

– Дай его мне, – резким, хриплым голосом говорит она, – Колли, немедленно отдай его мне.

Затем подходит и пытается отобрать у меня пульт управления. Я с криком бью ее по рукам. Не хочу его отдавать. Чувствую, что он хоть и сломан, но все равно меня защищает. У нее все больше расширяются глаза, а руки напрягаются так, словно она собралась меня насмерть задушить. Я понятия не имею, как ее остановить, паникую и следую папиному примеру, дергая ее за волосы, хотя и ненавижу, когда он это делает. Она отталкивает меня. Какой ужас! Смайлик злой, красной рожицы!

Я убегаю к себе в комнату и с силой захлопываю за собой дверь. В голову приходит мысль, что мне было бы совсем неплохо в тюрьме, ведь мне так нравится одиночество и маленькие замкнутые пространства. Думаю, что там, где обычным людям скверно, мне только хорошо. К тому же у меня отменное здоровье. Как любит говорить мама, я здорова как лошадь. Хотя смотрит на меня при этом таким взглядом, будто подозревает, что в действительности это не совсем так. Энни обожает истории о принцессах и прочие девчачьи штучки. Для своего возраста она совсем маленькая, вечно болеет и в какой-нибудь колонии для несовершеннолетних не продержалась бы ни минуты. Это как школа, только хуже, потому что там ничему не учат. Там надо знать только одно – как быть зверем. Мне приходилось об этом читать.

Читаю я потому, что знание – это оружие, которое можно использовать для обеспечения безопасности. Мне потому и нравится читать об убийцах, ведь это позволяет не только понять, почему они так поступают и что при этом чувствуют, но также выяснить, какая их может ждать судьба. В итоге я теперь знаю, что если ты убиваешь животных, то потом, вполне вероятно, у тебя начнется обострение и ты рано или поздно поднимешь руку на человека. Бледняшка Колли вечно высмеивает меня за то, что мне так нравится слово «обострение». На слух в нем есть что-то от плащеносной ящерицы или прыжка из фигурного катания. Но если наблюдается обострение, это, вполне очевидно, совсем не хорошо. Следующим возникает вопрос о том, а что, собственно, после него бывает. Я перерыла в библиотеке огромную кучу книг о лицах с обострениями, полагая найти там ответ.