Страшные истории Сандайла

И действительно его нашла. Заключается он, похоже, в том, что если человек достаточно умен, то ему точно ничего не будет. Таких просто не ловят. А если все же ловят, то некоторые из них кончают с собой. Лично я не вижу в этом никакого смысла. Если я попаду в тюрьму для детей, то мне там будет хорошо при условии, что у меня будут карандаши и бумага для рисования, а в камеру меня посадят одиночную. На самом деле, иногда эта мысль даже приносит успокоение. Да, в небольшой, простенькой, собственной комнатке с Бледняшкой Колли и моими мыслями я и в самом деле буду очень даже счастлива. Она ведь отправится туда со мной – думаю, у нее просто нет выбора. Так всегда бывает – куда я, туда и она.

«Ух ты! Как интересно!» – говорит Бледняшка Колли.

Сарказма в ней порой хоть отбавляй.

«Слушай, это ведь мои личные мысли».

Бледняшка Колли принимает облик стылого тумана с глазками, зная, что я это ненавижу, и окутывает меня до тех пор, пока меня не пробирает ледяная дрожь.

«Прекрати, – говорю я. – Не надо. Смайлик в виде синей от холода рожицы!»

«Ты лучше в окошко посмотри», – произносит она.

Выглянув, я вижу вдали за белым забором яму примерно пяти футов на три.

«Вот почему она не закидала ее землей?»

«Не знаю. Устала, наверное. Или, может, не смогла в темноте. Откуда мне знать! А яма-то большая».

«Это могила, – говорит Бледняшка Колли, – ждет своего постояльца. Ну ничего, ей уже недолго осталось. Думаю, тебе надо бежать».

– Солнышко? – зовет меня из-за двери мама. – Прости, что напугала тебя. Спускайся вниз. Спускайся, пожалуйста.

«Тебе лучше пойти, – говорит Бледняшка Колли, – и не забудь извиниться».

У меня это получается просто супер. Когда мы спускаемся вниз, я даже легонько сжимаю ее руку. Запах внизу настолько вкусный, что даже слегка меня подбадривает. На журнальном столике стоит тарелка еще теплого печенья и стакан молока. Обычно мама отваживает меня от еды.

Но на журнальном столике виднеется и кое-что еще. Голубая пластиковая коробочка.

– Присядь, Колли, – говорит мама, похлопывая рядом с собой ладонью.

Я осторожно сажусь на противоположный от нее край дивана. Она передает мне печенье, и я беру немного, даже не подумав. Потом протягивает молоко, а поднос ставит обратно на стол около коробочки, насколько я вижу, испачканной землей.

У нее снова звонит телефон. Это папа, на экране высвечивается его имя. После него стоит крестик – как поцелуй.

Мама его звонок сбрасывает. С крестиками оно так всегда, они вроде означают поцелуй, но вместе с тем и отмену, потому как с их помощью вычеркивают. Маме не хочется, чтобы папа узнал, чем мы здесь занимаемся. Все его звонки она сбрасывает. Время от времени мне кажется, что она и со мной хочет так поступить: вычеркнуть из жизни и воспоминаний, будто меня и вовсе никогда не существовало.

– Что это? – спрашиваю я, показывая на пластмассовую коробочку. – Такое ярко-голубое.

– Скоро узнаешь, – отвечает она, – не волнуйся, ждать уже осталось недолго.

Роб

Я повсюду ищу прихватку – я уже обожгла пальцы, проверив печенье кухонным полотенцем. Меня трясет. Я собираюсь все ей честно рассказать. И постараюсь донести до нее истину. Примерно такое же ощущение бывает при кровотечении.

Я слышу, как она за дверью тихо бормочет себе что-то под нос.

По дому плывет запах печенья. Корица и бергамот. В тесто я добавляю чайную ложку чая «Эрл Грей», которая дает дополнительный привкус.

– Взять, – отчетливо произносит за дверью Колли, и я чуть не роняю поднос.

Быстро ставлю его на стойку и подбегаю к двери гостиной. Колли поднесла к лампе какой-то предмет и внимательно разглядывает его своими зелеными глазами.

Это старый пульт управления Мии. С кнопками. Зеленая – «Ко мне». Красная – «Место». И совсем маленькая красно-зеленая, похожая на твердую конфетку или на пчелу, нарисованную неумелой рукой с помощью «Волшебного экрана».

– Ко мне, – шепчет Колли, тыча пальцами в кнопки. – Взять.

– Дай его мне, – дрожащим голосом говорю я, – где ты его нашла?

Она бросает на меня резкий взгляд. Ее лицо такое же бледное, как луна. Она отводит руку с пультом в сторону, словно желая его от меня защитить.

– Нет.

– Отдай немедленно, я не шучу.

Она белеет еще больше, идет ко мне, и я чувствую небывалое облегчение. Ожесточенного боя на этот раз не будет. Может, нам удастся сохранить то хрупкое доверие, которое между нами установилось.

Я умиротворенно обвиваю ее руками. Она хоть и не сопротивляется, но сама меня в ответ не обнимает. Лишь тянется к моей шее, где из стянутых в хвост волос выбилась прядка, хватает ее большим и указательным пальцами и с ужасной силой ее дергает – в тот самый момент, когда до меня доходит, что она собралась делать.

Мой взор застит красный туман, на глаза наворачиваются слезы. Едва дыша, я отталкиваю ее и ору:

– Убирайся! Убирайся, я тебе сказала!