Страсть и бомба Лаврентия Берии

«Удивительная вещь эта номенклатура, которую создал Коба. И дураки тоже перемещаются по горизонтали и по вертикали. Люди, которые неспособны работать на нужном уровне, застревают сами и не дают работать другим. Такой подбор кадров, такая система приведет к тому, что рано или поздно наверх вырвутся посредственности, жополизы, лизоблюды. И когда-то погубят все дело, которому мы служим. И кто будет виноват? Да тот, кто эту систему выстроил. Он», — подумал Лаврентий Павлович. И даже испугался своих таких вот непростых мыслей. Испугался, потому что впервые в своей жизни усомнился в правильности и праведности мудрого Иосифа.

«Но что я могу сделать? Да ничего! Попробуй скажи кому-нибудь хоть слово, хоть полслова. Тут же донесут. А там глянет на тебя тигровым желтым взглядом Коба. Прищурится. И все… пропал…»

От таких мыслей леденящий душу страх сковал сердце, а потом холодным лезвием опустился в живот. Да так сильно, что живот перехватило судорогой.

Кто-кто, а уж он-то, Лаврентий Берия, знал, что бывает с теми, кому откажет в доверии Джугашвили. В лучшем случае сгниешь в тюрьме…

X

Проходя по коридору Лубянки к себе в кабинет, Берия услышал громкий хохот, который раздавался из приемной заместителя. Похоже, что там собралась «веселая компания» и рассказывают анекдоты. Но Лаврентий Павлович не стал заходить к Меркулычу и грозно «зыркать» на собравшихся сотрудников, а просто тихо прошел к себе и тут же вызвал начальника секретариата Людвигова.

Тот появился на пороге с написанным на лице выражением «полной готовности», как говорится, «в огонь и воду». Берия молча посмотрел на своего верного оруженосца. И неожиданно спросил:

— И чего ржали?

Людвигов помолчал секунду — видимо, не ожидал такого вопроса. Но вспомнил, что нарком любит «черный юмор», улыбнулся уголками рта и ответил:

— Мешик анекдот рассказывал!

— Смешной? Ну-ка расскажи мне!

Борис Александрович начал серьезно:

— В областном НКВД идет чистка. В коридоре сидят ждут очереди мужики. Заводят первого. Начинается допрос. Судья и прокурор стараются изо всех сил. Но не за что зацепиться. И тогда прокурор спрашивает подсудимого:

— А ты с какой стороны от жены спишь?

Тот и говорит:

— С левой!

И прокурор как рубанет:

— Пять лет за левый уклон!

Заводят второго подсудимого. Опять начинается канитель. Не за что сажать! Тогда судья в свою очередь спрашивает:

— А ты с какой стороны с женой спишь?

Мужик помнит, что сказал предыдущий. И отвечает:

— С правой!

Тут судья как рубанет:

— Пять лет за правый партийный уклон!

Приводят третьего. С ним такая же история. И прокурор опять с вопросом. А мужик, не будь дурак, говорит:

— А я, гражданин прокурор, на женский пол такой падкий, что сплю прямо на жене.

А прокурор ему в ответ:

— Десять лет за давление на массы сверху!

Вводят последнего подсудимого. Тот уже все понимает. И на вопрос «как спишь?» отвечает:

— А у меня, гражданин судья, жены нет, так что я действую ручным способом…

Все и остолбенели. Как судить? За что? Но старший следователь нашелся. И как рявкнет:

— За связь с кулаком десять лет! — и добавляет: — А за растрачу семенного фонда еще пять!

Берия смеялся долго, тонким таким, визгливым смехом. Отсмеявшись, вытер выступившие на глаза слезы белым платочком, протер пенсне и наконец произнес:

— Да, наши мастера-умельцы найдут за что. А народ, он все понимает. И тут же показывает нам большую дулю. Но я тебя не за этим вызвал. Читал я вчера дело этих бурят-монгольских лам. Контрреволюционеров и японских шпионов. Дело совсем сырое. Видно, чтобы нагнать контрольные цифры по арестам и выйти в передовики, они арестовали тучу народа. Короче, напортачили там знатно. Надо организовать проверку. Наверняка к тебе в секретариат поступают жалобы и заявления. Ты подбери наиболее вопиющие дела. И человека возьми подходящего. Направим туда особоуполномоченного от НКВД СССР. Пусть проверит эти заявления с выездом на место в Бурят-Монгольскую АССР. Обрати внимание на дело Доржиева Агвана. Давай действуй! Как соберешь все, этого уполномоченного приведи ко мне. Я дам установку.

* * *

А дело было в том, что вчера к нему с виноватым видом, как «побитая поленом собака», явился Меркулов. Долго мялся, а потом доложил. Нашли они этого проводника в Лхасу, Агвана Доржиева. Только он того. Уже не живой! Умер! В тюрьме!

Берию едва не хватил удар. Он орал так, что на его и соседних этажах все слышали страшные угрозы и ругань наркома. Берия бил кулаком по столу, потом запустил в невинного Меркулыча чернильным прибором. И, выкатив глаза, со зверским выражением лица подступался к заместителю с криком, что он задушит его своими руками.

— С-у-ук-и! Вре-ди-и-те-ли! Я вам покажу, где раки зимуют! Все будете у меня баланду жрать! Пойдете вертухаями в лагеря…

Ну и все такое прочее. Сорвался человек!

Прооравшись, красный, как рак, Лаврентий Павлович вытер пот с лица белым платочком и наконец смог говорить. Отпив воды прямо из графина, спросил:

— Докладывай, как это получилось?