К следующему дню ему удалось кое-что вдолбить в вечно переполненную и кайфующую годову Фомы, для этого пришлось даже показывать фокусы, чего Доктор очень не любил, как все чудотворцы он делал это только от отчаяния. Фома не совсем адекватно заметил, что все это здорово: дыры, ямы, тромбы, — но предложил свое понимание вселенной.
Они сидели в более дорогом, нежели «Три коня», месте — Доктора тошнило от непринужденной обстановки пивной забегаловки, какая исторически сложилась в лешином кабаке, — и Фома, отбиваясь от официантов, мэтра, а также от специалиста по винам, излагал свою бхагават гиту жизни, как она есть. Подвинул его на это, как ни странно, всё тот же сомелье, начавший что-то объяснять про бордо, бургундию и божоле.
— Принесите водочки, уважаемый, чем такие длинные истории, — оборвал его Фома без обиняков.
— Зачем ты так? — усмехнулся Доктор. — Он, кажется, на самом деле что-то знает про вино. Ты действительно будешь пить водку?
Он показал за окно, где не по апрельски плавился асфальт.
— Для разминки! — отмахнулся Фома. — Давно не пил, надо помянуть. Ведь чем хороша водочка, настоящая?.. Горька, как смерть, чиста, как девственница, холодна, как королева-мать и доступна, как проститутка!
— Поэма! — сказал Доктор.
— Да нет, — хмыкнул Фома, — бери выше. Русская национальная идея!
— Тебе никто не говорил, что ты сопьешься с такой горьковской просодией? Кстати, у нее есть еще одно определение, главное: темна, как белая горячка…
— Я только восстановлю вкус, Док!.. — Вообще-то с водки Фома всегда напивался вдрызг, и Доктор, зная это, настойчиво предлагал коньяк.
— Коньяк! — орал Фома, успевший, за обсуждением, не один раз сгонять специалиста по благородным винам за водкой, так что тот выглядел теперь усталым и злобным официантом из третьеразрядного кафе. — Коньяк, Доктор, это песня! И мы будем ее петь!
С коньяком он себе напиваться не позволял, ну, в смысле, в хлам. Из мужской солидарности. Мог пить его медленно, много, неделями, но в пределах куртуазности. «Мсьё, Когнак?! — Мсьё, Фомин?! — Я к вашим услугам!» Сплошное достоинство и уважение друг к другу. Дубовая крепость респекта. Как два кавалергарда, убивающие молодость: дуэль, непременно дуэль! Стреляться! На двух шагах! Через платок! Да без!..
— Есть какая-то мистика в этом напитке, — приникновенничал Фома. — Пью, но не могу напиться. Правильно говорят, что с коньяком не сопьешься. Не позволяет. Не зря де ла Круа пытался использовать его для получения философского камня, знал шевалье!..
— Вот такая, примерно, махабхарата жизни, — заключил он свой рассказ о своей вселенной уже добрым бокалом коньяка.
— Ты хоть сам камнем не стань, — попросил Доктор, наблюдая беготню официанта до бара и обратно.
Начало обеду было положено, правда и есть Фоме уже не хотелось, что было неудивительно, он назакусывался «комплиментами», которые ему не щадили, чтоб он только не упал. Удивляло его, несмотря на состояние, другое — что в этот свой визит Доктор никуда не гнал, не пугал дырами и куклами Томбра, он просто был рядом почти все время, объясняя это отпуском. Какой такой отпуск? Никогда в Ассоциации не было отпусков, там не знали, что это такое!.. Уста-ал?!
— Что у тебя устало, оборотень? — удивлялся Фома. — Какое место?
— Все… тело, душа, ноги, — начал перечислять Доктор, но Фома в существование докторской души не верил, докторской может быть только колбаса и непоправимые ошибки, знал он.
— Ну-у! — делал вид, что обижается, Доктор. — Ошибки у всех бывают, а насчет колбасы резковато, по-моему…
— Ты же не человек, Доктор, а усталость понятие человеческое. Ты мне врешь, а зачем не знаю.
— Ну-ну, назови мне критерии человека. А потом поговорим о вранье.
— Пжалста!.. — Фома придирчиво посмотрел на Доктора, потом на себя в ближайшее зеркало (оно было прямо в колоне, к которой он прислонился, накушавшись вина), прошелся по голове пятерней и остался доволен.
— Итак! — веско и многозначительно начал он. — Критерии человека, это: повышенная утомляемость, то бишь усталость — раз!
— Э, так нечестно! — попробовал остановить его Доктор. — О чем тогда говорить дальше?
— Погоди-погоди, будет тебе и дальше! — продолжал Фома. — Умение уйти от ответственности — два! Абсолютное равнодушие к завтрашнему дню, несмотря на все заявления о будущем — три!.. И вместе с тем полное пренебрежение настоящим, во имя этого самого мнимого будущего — пять!
— Четыре.
— Последний пункт — за два. Он дорогого стоит.
— И все?
— А что, мало? Даже по этим пунктам ты проходишь, как нечто несуществующее, а значит — вредное, с человеческой точки зрения. Но есть еще пятый пункт — национальность! Он же шестой, восьмой и десятый. По нему ты вообще нечто странное, с нашей точки зрения.
— Любопытно. Десять пунктов? Мне все это напоминает доказательство небытия Бога. Антидекалог какой-то!
— Во-во, еще двадцать пунктов! Бог человека есть любовь, а у тебя — калькулятор!
— Но все-таки хотелось бы услышать что-то добытое не путем отрицания, — попросил Доктор. — И без огульных обвинений, пожалуйста.