Страсти по Фоме - книга 2

На него снова надели смирительную. Пригрозили посадить среди таких же придурков, как он, тогда, мол, узнаешь!.. И посадили, поскольку он не унимался, но там Фоме сразу устроили темную, чтобы не мешал болеть совершенно здоровым людям. Пришлось снова отсадить. И кололи, кололи, кололи! Потому что «буён», да не просто, а с издёвкой!.. Фома снова «пропадал», а когда выныривал, то начинал сомневаться: а вдруг, действительно, сумасшедший?..

В такие редкие минуты просветления с ним беседовал Ефим.

— Ну что ты дуру-то ломаешь! К чему эта комедия?.. Я тебя выписать не могу из-за твоих фокусов! Ты же здоров, зачем прихиляешься?

Ефим носился по кабинету, ломая пальцы и карандаши, а Фома сидел в центре комнаты, на стуле, положив руки на колени. Так ласково велел громадный санитар, что приволок его сюда. «Если дернешься, я тебе скрутку сделаю!» — пообещал тот, и Фома ему поверил.

— А комиссия? — кричал Ефим. — Что тебе в голову взбрело плеваться? Когда теперь сподобятся еще собраться эти братья по разуму от разных отцов? Ну?! Зачем тебе это было нужно? Ты что хочешь вечно здесь сидеть?

— Я не сумасшедший!

— А кто говорит, что ты сумасшедший? Кто?.. И так понятно, что ты просто ебнутый! Обо что-то тяжелое!.. Но выпустить-то я тебя не могу! Ты хоть перед людьми-то держи себя в руках!

— А ты — что ты делаешь?.. Ну, какого хрена ты спросил у Александра Вениаминовича, не перестал ли он пить коньяк по утрам, а? Зачем?! Тот спрашивает про птичку на веточке в окне (тоже, дегенерат из-под душа, нашел, о чем спрашивать!), а этот с наглой рожей — о коньяке!.. Карлсон, твою мать, который живет на крыше Открытого мира!

— Пахло, — вспомнил Фома.

— Ну, пьет, пьет он! Ну и что?.. А кто не пьет, тем более в нашей профессии? Не надо обращать на это внимание!.. Спрашивает идиот про птичку — ну маразматик! — так и ответь про птичку, мол, чирикает, зернышки клюет!.. А теперь?.. Что теперь делать-то будем, а, рыцарь Елемумуйский? До следующей комиссии еще месяц, Герасим ты наш!

Ефим, наконец, остановился.

— А с твоим диагнозом «буйно повешенного», — добавил он уже спокойнее, — даже думать о свободе нельзя, без решения комиссии, не то что говорить!.. Ты вспомни, сколько вы баров сожгли со своим Доктором?

Баров он не помнил.

— Как ты мне надоел, Фома, честное слово! — простонал Ефим. — И никому не могу объяснить, что ты совершенно безопасен! Ну, есть бред, был, вернее! Но ты его выплеснул на бедную публику и скоро все забудешь, это я тебе обещаю! Может, действительно, еще и читать будут твой бред! Ой, что творится? Это же страна сумасшедшая, а не ты, с тобой-то все в полном порядке!.. Есть, конечно, галлюцинации, но они не опасны. Зато полный эффект присутствия, в кино не надо ходить! Ты же счастливчик! Людям заняться нечем, стреляются, колются, женятся! — а ты драконов приручаешь к женской груди…

Ефим быстро переходил из одного состояния в другое, и притягивал вещи настолько взаимоисключающие и далекие друг от друга, что Фома, утомленный курсом циклодолбона, не успевал за ним: то он сумасшедший, то здоров, то опять — не очень.

— В каждой реальности у тебя по жене, в поединках себе нервы щекочешь, опять же дыры закрываешь всякие, я бы сказал любые, и все это, спасая миры! Этакий бред с мессианско-сексуальным уклоном, благородно!..

Ефим коротко хохотнул, взял сигарету, со вкусом затянулся.

— Вот сидишь сейчас и не веришь, а зря, возразить-то тебе нечего!.. Зачем палату залепил картонками, а? Я понимаю — круги, но на фига стены пачкать? Вы же их на подливку сажаете, сволочи! Тот же Илюхин!.. Пусть бы лежали в тумбочке, соскучился — достал, поиграл и снова спрятал. И ведь цвет какой выбрал — розовые и голубые! Специально, что ли?.. Вот у кого будет иметь успех эта книга — у геев и леек! Они сразу все просекут, все твои символы розовые и голубые! У них же тоже ситуация здесь, как в твоей Кароссе: то можно в жопу, то — нельзя… то гоняют за лесбиянство, то сочувствуют… то это разврат, мужеложство и статья уголовная, то — матушка природа и не тронь! Чума!..

Ефим с силой выдохнул дым.

— А у тебя все они отдохнут. Душой. И полом. Особенно лейки. Это же библией у них станет! У тебя вся жопа в помаде будет, новый Декамерон Моисеич! Голубая луна, розовый фламинго!.. Ну что молчишь? Не веришь?

— Это не бред, — сказал Фома.

— Да? А что?.. — Ефим удивленно поднял брови. — Ты еще скажи, что это твоя жизнь, Бон Джови! «Итс май лайф!» Мало тебе книги!

— Книга не доказательство! — упрямо гнул свое Фома.

— Ах, так? — удивился Ефим. — Тебе нужны еще доказательства?

Он вышел из-за стола и наклонился к Фоме, лицом к лицу. Улыбка превосходства блуждала на его губах.

— И какие, позволь узнать, ненормальный?

— Ну… — Фома растерялся, а какие, действительно, доказательства? — Что-оо… книга выдумана.

— Ну, ты нагле-ец!.. — Ефим рассмеялся ему прямо в лицо. — Даже Гоголь не требовал этого от Белинского!.. Как же я тебе докажу это?

— А вот докажи! — воодушевился Фома.

«Вот ему!» — стремительным локтевым сгибом подумал он.