— А причем здесь я?! — испуганно взвизгнул тот. — Была дво… ой!..
Лорд стукнул по сукну тяжелой рукой и вокруг стола забегала огромная трехголовая собака с длинным змеевидным хвостом, деловито и дружелюбно обнюхивая ноги присутствующих.
— Как?! — орал Танатос на пса.
Покерок не сложился, вернее, сложился, но не так, как бы ему хотелось.
Персефона хохотала, что даже с одним глазом смотрелось здорово:
— Справедливость восторжествовала! Я иду домой!
Но «игра» не закончилась…
Мэя брела в тихом и беспечальном хороводе каких-то летающих существ, вся облитая светом, по длинной аллее, напоминающей анфиладу из-за смыкающихся крон. На ней был белый саван, в руках цветы. Слышалось сладкое пение. Сирены.
— Мэя! — позвал он.
Она коротко обернулась и снова, не заметив его, продолжала путь туда, откуда доносились чарующие звуки.
— Мэя! — снова позвал он, приближаясь к ней. — Я здесь, посмотри на меня.
— Ты?.. Ты же сказал, что будешь ждать меня там… — Она показала в конец аллеи.
— Я? — удивился он. — Нет, ты ошиблась, я жду тебя там!
Он показал в противоположную сторону. Мэя недоуменно остановилась.
— Но это же был ты?.. Такой нежный, милый, как эти голоса, и ты звал меня туда…
Она снова показала туда, куда шла. Птицы запели еще слаще и Мэя прибавила шаг.
Фома почувствовал, что и его неодолимо влечет туда, в конец аллеи, где волнующе и странно клубились цвета и звуки.
— Это был не я, Мэя. Я, к сожалению, не такой милый и нежный, но зато это я. Не ходи туда!
— Странно… — Мэя нерешительно задержала шаг. — Как это не ты? Как же вас оказалось двое?..
— Посмотри, какое место замечательное! — вдруг сказала она с вдохновением, напрочь забыв, о чем они только что говорили. — Пойдем вместе!
Она плавно повела рукой, забормотала какой-то стихотворный бред о цветах и травах, о деревьях и птицах, об эльфах и господине всего этого. А сирены надрывались уже так сладко, словно вселенское блаженство было их гнездом и им ничего не оставалось, как воспевать родной дом. И Мэя опять заспешила, волнуясь встрече с ним, с тем, что в конце аллеи.
— Нам нельзя здесь оставаться! — сказал Фома, чувствуя, как нарастает в нем напряжение, пение сирен делало свое дело. — Пойдем отсюда!..
Он взял ее за руку. Рука была холодна, но еще не мрамором, а остывшей на морозе ладошкой ребенка.
— Какой ты горячий! — воскликнула она, испуганно отдергивая руку. — Ты не был такой горячий, когда мы с тобой танцевали! Ты был… прохладный!
Танцевала? Уже?..Мэя довольно улыбнулась… Да, это было замечательно! Она танцевала не с ним! Как?.. Мэя остановилась и посмотрела на него, как раскапризничавшийся ребенок.
— Да?.. И с кем же?
— Ты танцевала… — Фома искал в ее глазах хоть отблеск прежней Мэи и находил только следы объятий: чужых, холодных. — Ты танцевала со Смертью, Мэя.
— Со смертью? — улыбнулась она без тени страха. — Нет, этого не может быть! Разве смерть умеет танцевать? Смерть — это смерть, — довольно заключила Мэя.
Но Фома-то знал, что это лучший танцор во вселенной и горе живому, с кем он танцует свое танго.
— Пойдем со мной! — попытался он ее остановить.
Но Мэя шла к заветной цели — концу аллеи, месту встречи с “ним”, своему концу, к последнему нежному и удушающему объятию лорда. Она словно не слышала, что он ей говорил.
— Куда? — спросила она отчужденно. — Здесь так хорошо, правда?..
Она вдруг засмеялась и это испугало его. Она все забыла, станцевав чертову мазурку с лордом. Он решительно взял ее за руку и развернул, но Мэя вдруг вцепилась в него и, казалось, в окружающий воздух и землю с нечеловеческой силой.
— Я не пойду туда! — закричала она. — Там… там смерть! Я знаю!
— Не бойся, ты со мной! Это не смерть, это выход, а если боишься, закрой глаза, я тебя выведу!
На какое-то время ему удалось её успокоить, но идти в другую сторону она не могла, тогда он подхватил ее на руки. Вначале Мэя была невесома и только холодила грудь, сквозь тонкий саван. Но идти «против» пения сирен было неимоверно трудно.
«Главное, дойти до начала аллеи, иначе мы останемся здесь оба…» — стучало у него в голове
— Мэя! — раздался требовательный голос. — Куда же ты?
Мэя повернула голову назад, за его плечо и уже не могла оторвать зачарованных глаз оттого, что видела. Сказать она ничего не могла, только вырывалась из его объятий.
— Это твой танцор? — попытался отвлечь ее Фома. — Теперь ты видишь, что это не я?
— Кто ты! — загремело вновь.
— Это я и ты меня знаешь, — пробормотал Фома.
Оборачиваться было нельзя, пока он смотрит только вперед ни лорд, ни его пес ничего не могут с ним сделать. Условие Плутона: не оборачивайся и уйдешь, — сформулированное для Орфея, никто до сих пор не отменял и, значит, оно действует! Главное, удержать Мэю.
— Наглец! Ты воруешь в моем доме! Ты шельмуешь в картах!
— Это не твой дом… — Фоме хотелось сказать, что шулер не он, что лорд мог бы выиграть на своих тузах, если бы не сделал даму двойкой, но он промолчал, экономя силы и упрямо тащась по аллее. Какие-то крылатые твари мельтешили у него перед глазами, сирены стонали так, что хотелось все бросить и бежать на эти голоса: утешать или утешиться.