Страж червонной дамы

— Если Шершень — аристократ, то почему не предположить, что он, вернувшись на остров, просто поехал в своё именье? Оно ведь у него есть?

— Именье — громко сказано. Просто дом на отшибе. Род захудалый, бедный, я ведь упоминал. Но главное — в этом доме жить невозможно. Они с папашей, что называется, доигрались. Пси-фон отравлен необратимо, как мне объяснили спецы. Папаша-колдун от этого помер, а Шершень из дома съехал. Снимал комнатёнку в городе. Сейчас она сдана другим людям, это я знаю точно.

— Гм, жаль.

— Теперь — вопрос к вам, — сказал полицейский. — Что ещё вы выяснили у пленного? Вам он явно рассказал больше, чем мне сейчас.

Пётр быстро прикинул в уме расклад и ответил:

— Я знаю, когда и где будет нападение. Сутулый взгорок, перед полуднем. Граф назначил там встречу моей клиентке. Сам он сейчас на пути туда — едет с какой-то дальней фермы. Мы с вами, конечно, тоже можем поехать к этому взгорку и устроить возле него засаду на Шершня, но…

— Договаривайте.

— Шершень — сильнейший пси. Сильнее меня. И я уверен на девяносто девять процентов — он нас почует через пси-фон и просто уйдёт, чтобы напасть потом в другом месте. Может, атакует усадьбу графа. А может, сосредоточится на моей клиентке. Чокнутые непредсказуемы. В любом случае — врасплох мы его уже не застанем, и это скверно.

— У меня есть осведомители, я с ними свяжусь. Возможно, они знают про Шершня. Но это займёт несколько часов и не гарантирует результат. Поэтому засада на взгорке — наш главный шанс, если у вас нет других зацепок.

— Зацепка есть, — сказал Пётр, не уточняя, что эту информацию он получил ещё до прыжка во времени. — Шершень подобрал себе двух подручных. Приезжие с континента, бывшие каторжане. Одного из них зовут Влас. Их приютил знакомец — некий хромой Антип с выселок…

— Есть такой. Тоже отсидел, но давно в завязке.

— Он не в курсе их дел, насколько я понял. Проблема в том, что Шершень живёт не с ними. Снабдил их оружием, но на взгорок они отправятся порознь. Короче говоря, эти двое тоже не знают, где он. Но брать их всё равно надо, само собой. И как можно скорее. Я всё-таки надеюсь, что какую-нибудь подсказку про Шершня они дадут.

— Вы очень информированы, — с подозрением заметил инспектор.

— Не хотел к вам идти с пустыми руками. Но теперь я выложил всё, что знал. Больше добавить нечего.

— Разговор с вами ещё будет, не сомневайтесь. Хотя вы правы в одном — медлить сейчас нельзя. Я возьму подкрепление и поеду к Антипу — брать его постояльцев. А вы останетесь здесь. Не смейте туда соваться, вы поняли?

— Разумеется. Приоритет для меня — безопасность моей клиентки. Я буду с ней. И напоминаю — это двое вооружены, у них карабины. Подбросить вас до участка?

— Нет. Я позвоню отсюда, за мной заедут. Заодно заберём и вашего пленника. Побудьте пока возле гаража.

Инспектор зашёл в дом. Пётр облокотился на невысокий штакетник и прокрутил в уме состоявшийся разговор. Пожалуй, из ситуации удалось выжать максимум на данный момент. Если полицейские выловят-таки Шершня — отлично. А если нет, то хотя бы предупредят графа, чтобы не совался на холм…

Минут через десять инспектор снова появился на улице. Почти сразу подъехали два патрульных автомобиля — угловатые и массивные, болотно-зелёные. В один из них затащили пленника, бросили на заднее сиденье, отгороженное решёткой.

— Буду ждать от вас новостей, — сказал Пётр инспектору.

— Я вызову и вас, и вашу клиентку, чтобы вы дали официальные показания.

Полицейские укатили. Пётр постоял у обочины, глядя вслед, и в очередной раз прощупал пси-фон. Никакой опасности не было. Он удовлетворённо кивнул и прошёл на кухню. Хозяйка, перебиравшая рис, взглянула на него неприветливо.

— Прошу прощения, — сказал он. — Пришлось нарушить ваше спокойствие, это моя вина. Но другого выхода не было. Мне это нравится ещё меньше, чем вам, поверьте. И нельзя ли перекусить?

Два пси-допроса подряд вымотали изрядно. Требовались новые силы и хотя бы короткая передышка. Добыв огромный шмат ветчины и краюху хлеба, он, жуя на ходу, отправился к Инге.

— Инспектор к тебе заглядывал? — спросил он.

— Да, всего на минуту. Я ему показала наш договор. Объяснила, что наняла тебя, потому что боялась за свою жизнь. Ну и про этого рассказала, который на мотоцикле.

— Всё правильно, молодец.

Она хмыкнула:

— Чувствую себя школьницей, которую похвалили за выученный стишок.

— А ты, значит, стишки учила? То есть всё же была пай-девочкой?

— Ну, если брать начальные классы, то да, почти. Родители были бедные, полуграмотные, но мне всегда говорили — учись, старайся. Моим пятёркам радовались, как дети. В школу каждый раз собирали, как на какой-то праздник, последнюю копейку готовы были отдать. Я в этом смысле горя не знала. Но потом подросла немного, задумалась, посмотрела на своих одноклассниц… На купеческую дочку какую-нибудь, а то и на дворянку мелкопоместную…

— Сословное деление разве не отменили в те годы?