Но сейчас, в присутствии моего стража, эти слова резанули до мяса. Казалось, что я вся такая неправильная страшила, которая даже девушкой быть не умеет.
Неспроста мне матушка пишет жалостливые письма, смысл которых един: «Когда уже ты выйдешь замуж и порадуешь меня внуками?»
Возможно, что никогда.
– Рада за тебя. Обязательно загляну в мастерскую полюбоваться, – произнесла тоном, которому меня учили гувернантки: с легкой прохладой, которая выдает в тебе представителя знатного рода.
Мы разошлись, и я надолго застряла в ванной комнате, где смывала усталость прошедшего дня. Мысли перебирала, отсеивала ненужное как шелуху. Сомнения, домыслы, опасения.
Память об усмешке, скользнувшей по губам моего стража, кольнула в груди.
Так, надо вылезать, пока окончательно не сварилась в кипятке. Завернутая в халат, с полотенцем на влажных волосах, я вошла на кухню, чтобы выпить перед сном воды.
На лежанке никого не оказалось.
Куда делся Марк?!
Неужели опять…
Дурное предчувствие сковало по рукам и ногам. Но, хвала богам, вешаться сегодня никто не планировал. Марк обнаружился во дворе. Он сидел под молоденьким еще дубом, высаженным хозяйкой квартиры. В лунном свете черты его лица плыли.
Недвижимый. Спокойный.
О чем он думает?
Почему так хочется присоединиться к нему, присесть рядом и просто молчать?
Я надолго прилипла к открытому окну, но не стала выходить, чтобы не разрывать его покоя. Накрапывал мелкий дождь, что не смущало мужчину.
Вдруг Марк обернулся, словно почувствовал мой назойливый взгляд. Глянул с ухмылкой.
Я отпрянула от окна, задернула шторы, якобы этим и собиралась заняться. Нет, я не подглядывала. Не рассматривала острые черты. Не пялилась.
Да и вообще. Имею полное право выглядывать в собственное окно!
Почему сердце-то так молотит?..