Страж для невезучей леди

У меня и мысли о деньгах не промелькнуло, но важно кивнула. Хорошо, мол. Продолжайте.

– И однажды Оквэн влюбился в Агнию Шварц. А какой дурак бы не влюбился, когда она на сцене так играла, так жилы рвала? Сам на спектакль один ходил, рыдал после него как мальчишка, – наставника вновь понесло не в ту степь, и я прокашлялась, напоминая о себе. – Да-да. Влюбился он. Да сильно, совсем одурел. Одаривал её цветами, тратил последние средства на подарки, продал всё ценное, только бы наскрести на портрет. А Агния что?

– Что? – повторила я, не заметив, как крошу печенье меж пальцев, и оно усыпает мои штанины.

– Ничего, понятное дело. Вежливо отшила, а вот портрет повесила. Понравился, видать. Наш бедовый товарищ ходил за ней, год почти преследовал. Ну а потом не выдержал. Прокрался в дом вечером, в окно влез, прямиком в гостиную. Хозяйка как раз чай в одиночестве пила. Этот её попытался силой взять.

Я поморщилась, и наставник понимающе кивнул.

– Во-во. Гадко звучит. Человеческая сущность, она такая, неприглядная. Чуть копнешь дальше, и понеслось. Товарищ у меня был… – Я вновь кашлянула, и мистер Томас встрепенулся. – Да-да. В общем, его допросили, и он рассказал, как дело было. Агния набросилась на него с подсвечником, а он перехватил его и машинально отмахнулся. Один удар, а хватило. Ребята подтвердили, череп проломлен. Такую актрису потеряли из-за какого-то недоумка, – в тоне появилось искреннее сожаление. –  Ну а затем он зарезал Шварц своим ножом, опасаясь, что женщина очнется. Подсвечник обтер, нож с собой утащил.

– М-да. Глупо как-то вышло.

Ударил подсвечником, ножом добил. Хаотично, непродуманно. От убийц ждешь чего-то другого, видишь в них гениальных злодеев, которые каждый ход наперед знают. А тут сплошное стечение обстоятельств.

Наставник откинулся на стуле, выпятил свой живот, почесал его над ремнем брюк.

– Так и он не великий преступник. Сомневался, суетился. Затем увидел портрет и испугался, что подумают на него. Схватил и убежал.

Ага, а в итоге именно из-за отсутствия портрета мы и вышли на след Сен-Арру.  Бывает же.

– Что насчет хозяйки лавки? Почему она соврала нам?  – Я ткнула в строчку отчета, где сообщалось о подмене имен.

– Гильдия правопорядка выяснит, но мне кажется, что она просто не захотела запятнать свое имя связями со всякой швалью. Квирета Сен-Арру многие знали, вот она им и прикрылась. Что с мертвеца возьмешь? Ну а братец его пропащий, вечно в долгах, проблемах. Маг недурственный, да растратил свой дар попусту.

Согласна, магия у него водилась, да неслабая. Не всякому колдуну под силу усыпить человека. Отдельное искусство, энергозатратное, сложное.

Оставался всего один вопрос: как Оквэн выманил меня из дома? Я же не каждое утро бежала за молочником, чаще отлеживалась в кровати. Он как почувствовал. Или раньше тоже пытался похитить, но присутствие Марка мешало?

Что ж, Оквэн обязательно расскажет всё инспекторам. Осталось только дождаться.

Вскоре золото перекочевало в мой кошель – приятная тяжесть оттягивала карман, – и я вернулась домой.

Марк спал. Бутыльки не тронуты, записка лежала там, где я её оставила. Не вставал? Лоб горячий, точно не упивался жаропонижающими травами. Губы белесые, брови сведены на переносице. Что ему снится?

Я понуро вздохнула. Сколько он так проспит? Что делать с его болезнью? Чем лечить? Опасаться ли тех непонятных людей, которые его ищут?

Видимо, есть всего один способ пообщаться.

Дождаться ночи? Опять провести полдня, кусая губы от беспокойства? Усну ли вообще?

На кухоньке в навесном ящике, кроме кучи всяких разных трав и снадобий, лежала закупоренная колбочка, на бирке которой значилось: «Снотворное. Сильнодействующее».

Повертела её на свету, обнюхала. Выбора нет. Надеюсь, срок годности не вышел, и "сильнодействующее" не превратится в "навсегда".

Травы горчили, и жидкость обожгла нёбо. Я прилегла на край своей кровати – так, чтобы находиться в десятке сантиметров от спящего Марка, – прикрыла глаза.

…Вскоре темнота сменилась ярким, жгущим веки светом. Во рту так пересохло, будто я наелась соленого и неделю ничего не пила. Выжженное поле. Пепелище.

– Никаких больше зелий, – простонала я, осматриваясь.

Берег озера, которое столь велико, что краев его не видно. В закатных лучах оно кажется розовым. Я помню эти места. Мы отдыхали здесь с родителями в те безмятежные годы, когда я была совсем маленькой, а Алиса училась в гимназии. Обмазывались целебной грязью, вонючей, гадкой. Отец со смешком называл нас «свинками» и сам от грязи отказывался. Говорил: