Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

С подвываниями. С громким сопением сочувствия и заламыванием бровей. Рядом на подстилке сидел, скрестив ноги, Даян. Он лепил с покрасневших руках снежок и смотрел на ледяной панцирь Байкала. Причудливый и неимоверно завораживающий.

На его чёрной вязанной шапке крутила хвостиками белая ящерка, почти сливаясь с пронзительно прозрачным воздухом. Наяривавшее солнце, казалось, пыталось её растопить или распылить. Но паршивка держалась стойко.

— Мне хорошо, — икнув и натянув капюшон, завалилась на спину Юлька. — Даже не замечала, что раньше было плохо.

— С этим… твоим? — обиженно вякнул Севка.

И тут же схлопотал в лоб снежком.

— Да мне плевать! — взорвался отпрыск, учиняя бунт. — Ты, батя, можешь терпеть это, сколько угодно! А я не собираюсь! — замолотил он по снегу руками, устроив локальную метелицу.

— И не надо, — невозмутимо согласился Даян, даже не обернувшись.

Севка тотчас приостановил бунт, постреляв глазами с отца на мать:

— В смысле? Только не вздумайте врать. Через два года я уже смогу вас бросить.

— И не стыдно? — с ласковой укоризной осведомилась у чадушка Юлька.

— Вам же было не стыдно сбегать от родителей, — прицельно огрызнулся Севка. — А теперь так же не стыдно ломать мне жизнь.

— Не ломай, — по-прежнему бесстрастно разрешил ему отец.

— Нет, ты скажи чётко, — не купился на его воспитательные приёмчики сын. — Мама к тебе вернулась? Или вы так просто кувыркаетесь? От скуки.

— Подойди, — вкрадчиво попросил Даян, глянув на него через плечо.

— Ага! Сейчас! И не пытайся зуботычиной увести разговор в сторону.

— Она вернулась, — согласился Даян, что это некрасиво.

— Почему? — неожиданно брякнул обалдевший от новости отпрыск.

— Потому что я её люблю.

Глава 15

Не обижайся, дочка, но миру лучше от тебя избавиться

Юльке ни за что не хотелось уезжать из снежного райка, созданного будто персонально для неё. Тика в тику всё, как она любит. Чтобы тишина, чтобы вкусно и чтобы её мальчишки были рядом. Чтобы самые зловещие проблемы лопались на глазах мыльными пузырями. Чтобы самая ничтожная приятность обретала эпохальное значение. И главное, всё это богатство вовремя: ни раньше, ни позже

Женщину, внезапно попавшую в собственный рай, грешно выдёргивать из него, пока она сама не устанет там отираться. Лишь пресыщение спасёт её от чувства сокрушительной незаслуженной потери. Главное, незабываемой. Женщина может забыть о чём угодно важном и глобальном. Но ни одной даже мельчайше мелочной потери не позабудет вовеки. Такое у неё особое свойство организма.

Однако впереди ещё не одна сотня километров дороги — будь она неладна! Так что её мужчины не постеснялись применить силу. Запихнули свою женщину в машину и тронулись дальше.

Этим всякие эфирные экзальтации побоку. Им объявили войну, в которую оба погрузились по саму маковку. Все их хвалёные бойцовские инстинкты встопорщились. Все невидимые кони ржут, все пушки грохочут. И пока не победят, ни за что не оставят эту войну в покое.

На подъезде к другому Байкальскому курорту — Горячинску — у Юльки проснулась совесть. Она предложила сменить мужа за рулём — тот отказался. В Горячинске закупились, как для похода Батыя «к последнему морю». И двинули дальше, оставляя за спиной десятки километров сказочного Забайкальского края — равнодушного к трём приблудившимся сюда душам. Юлька ловила момент: любовалась красотами Бурятии. Что-то подсказывало: больше случай не подвернётся.

В легендарное село Баргузин въехали после заката. Остановились неподалёку от церкви Спаса Преображения. Даян достал сотовый и набрал бабушку Дэма.

Та опять не соизволила ответить с первого раза. И с третьего, и с шестого. На седьмой раз вновь неохотно проскрипела:

— Доехали?

— Да, — своим фирменным голосом обольстителя подтвердил Даян. — Мы в Баргузине. Добрый вечер.

— Был добрый, — забрюзжала старушка. — Пока я надеялась, что передумаете.

Отец с сыном переглянулись — Севка поднял кулак с торчащим большим пальцем. Дескать, клёвая старушенция: умеет приласкать от души.

— Мы не передумаем, — вежливо заверил Даян.

— Ладно, — проскрипела добрая бабушка. — Ночуйте там. Утром выдвигайтесь на Улюн. Там встретимся.

И отбилась.

— Я одна чувствую, что нам тут не рады? — зевая, осведомилась Юлька.

— Не ма, чувства тебя подводят, — взялся паясничать Севка. — Тут такими категориями вообще не оперируют: рады, не рады. Нас здесь вообще не хотят. Ни под каким соусом. Но мы будем стоять насмерть. Кстати, батя, где будем стоять?

— За селом, — ознакомил их глава семьи со своим решением. — Поставим палатку.

— Да-да-да! — жарко восславила Юлька его мудрость.

— А то нарвёмся, — согласился и отпрыск. — Только непонятно: зачем за селом? Давай вообще отъедем подальше. Свернём куда-нибудь с трассы, чтобы не светиться. И уж точно обойтись без случайных прохожих. С их дурацкой привычной становиться овощами.