Стрела, монета, искра

14–15 мая 1774 от Сошествия

Мягкие Поля (около 310 миль от северо–восточной границы империи Полари)

Кид выполнил обещание: на рассвете заполз вглубь трясины и раздобыл девять яиц бегунца. По словам охотника, их можно есть и сырыми, но если сварить, то будет невероятная вкуснотища. Развели костер, сварили и попробовали. Вышел самый вкусный завтрак за все время путешествия! Яиц было немного, но каждое размером как три яблока, так что лакомства хватило не только знати, а и греям. Пехотинцы хвалили Кида. Томми выразил общее мнение:

— Ты, малыш, того… со змеями больше не связывайся. Если бы тебя ночью укоротили на голову, сидеть нам без угощения. Обидно бы вышло.

А вот среди кайров царило молчаливое напряжение, которое насторожило Эрвина. То есть, само по себе не встревожило бы: кайры — люди не болтливые. Но после ночного приключения — после вдовушки в шатре, бешенства в глазах Джемиса, капитанского требования извиниться — теперь молчание воинов казалось угрожающим.

Эрвин улучил момент, чтобы поговорить с Томми наедине. Слуги любят перемывать кости господам — это верно во всех землях. Хочешь узнать что–то о вельможе — побеседуй со слугой.

— Томми… Скажи–ка мне… Ведь ты много разговоров слышишь?

— Не без этого, милорд.

— Люди чем–то недовольны?

— Ну, милорд… Кому понравится неделю идти по болоту! Вот и недовольны… Но яйца всех порадовали.

— Я не об этом… — Эрвин обнаружил, что выдавить нужный вопрос нелегко. Слова никак не хотели слетать с языка. — Имею в виду… Ну, вот обо мне что говорят?

Грей замялся.

— Что же о вас могут говорить, милорд? Ничего такого не могут.

— Томми, давай–ка пропустим всю вежливую чушь и перейдем прямо к сути.

— Милорд, я ума не приложу, о чем…

— Даю слово дворянина, что ты никак не пострадаешь, если скажешь правду.

— Какую же правду, милорд? Не знаю, что и сказать… Эрвин запасся терпением.

— Говорят, что я — неженка?

— Нет, что вы…

— Не смей лгать. Ты служил моему отцу. Знаешь ведь: ничего нет хуже, чем ложь своему господину!

Томми отвел глаза:

— Да, милорд.

— Ну, так что же, я — неженка?

— Да, милорд.

— Потому, что полдороги был болен? Потому, что не посвящен в кайры? Потому, что чуть не утонул в болоте?

— Да, милорд. И еще…

— Еще?

Томми набрал воздуху:

— Вы не любите говорить об оружии и битвах. Вы слишком многое позволяете Луису, а он — из черни. С вами все время случаются какие–то несчастья.

— Это все?

— Боюсь, нет, милорд… Вы идете по сети такой походкой, будто получили стрелу в задницу. У вас сутулые плечи, как у монаха. И очень тонкие пальцы, как у девицы. И вы слишком часто моете волосы.

— Что?! — вскричал Эрвин, краснея от возмущения. — Тонкие пальцы? Сутулые плечи?! Что за бред!

— Простите, милорд… Я честно пересказал, что о вас говорят. Как вы велели.

— Да, конечно… — Эрвин попытался успокоиться. — Как у девицы — надо же!..

— Ну…

— Томми, но ведь все это говорят обо мне уже давно, правильно? И неженкой прозвали еще до Служанки?

— Да, милорд, так и есть.

— А что изменилось сегодня? Я чем–то еще не угодил?

— Милорд… кайры возмущены, что вы заподозрили их. Говорят: неженке следовало начать допрос со своего дружка, Луиса. Еще говорят: вы завели второго приятеля–простолюдина. Сельский щенок спас жизнь лорду Ориджину — позор. И что вы пожалели Кида, тоже многим не по душе. С Джемисом говорили так, будто он разбойник, а мальчишке даже слова упрека не сказали, хотя он заслуживал топора.

Да, примерно так Эрвин и думал. Спокойнее не стало.

— А вы, Томми, тоже считаете, что я был неправ?

— Я — нет, милорд. Кид — славный парнишка, мне было бы жаль, если б вы его… Хотя так оно, конечно, по справедливости…

Эрвин обозлился на себя за последний вопрос. Как будто он нуждается в одобрении слуги!..

— Томми, скажите, кайр Джемис — что он за человек?

— Отличный боец, милорд.

— Это ясно. А еще?

— Ну… задира, драчун. Любит поддеть кого–нибудь, разозлить. Будет цеплять, пока человек не взбесится и не вспылит, а тогда кайр Джемис говорит: изволите сразиться? За ним шесть или семь выигранных поединков. В начале путешествия он что–то не поделил с кайром Освальдом. Каир Джемис его задевал, как мог — помните, например, гонки по скале?.. Но до драки не дошло, кайр Освальд поостерегся.

— Странно: Джемис оставил Освальда и принялся за механика? Не его полета птица, кажется. Таких, как Луис, кайр вовсе не должен замечать…

— На Луиса ему плевать, милорд. Кайр понял, что вы благоволите к южанину, тогда и начал его цеплять.

— Даже так!..

Разговор прервал подошедший капитан Теобарт:

— Время выступать, милорд.

Построившись и объединившись в связки, люди выступили на болото. Но, спустя какую- нибудь сотню шагов, последовала заминка. Трава–сеточница выглядела странно: при удалении от берега она становилась все более сухой. Пожухлые листья росли все реже, меж них проглядывала черная грязь. Кружево сплетенных черенков становилось серо- желтым, как виноградная лоза. Проводники остановились поразмыслить.

Кид принюхался и сказал:

— Здесь дурной воздух, потому трава и чахнет.

— Не чувствую, — ответил Колемон.