Стрижи

Я был страшно зол на себя и почти себя ненавидел за то, что считал проявлением непростительной слабости. Когда наш несчастный брак с Амалией был уже на последнем издыхании, я поклялся, что больше никогда не влюблюсь ни в одну женщину. «Женщины нужны только для того, чтобы с ними трахаться», – часто повторял Хромой с обычной своей ухмылкой. И что же? Еще не расставшись окончательно с Амалией, я как пес припустил за первой же смазливой мордашкой, которая попалась мне на пути, и возмечтал бог знает о чем.

«Никогда, – сказал я себе, – слышишь? Никогда! И пусть все они идут к дьяволу в задницу со своей любовью».

23.

Мы с Дианой Мартин условились платить в кафе и барах пополам. Мне нравилось чувствовать на себе ее взгляд, нравились ее глаза с зеленоватым хрустальным отливом на улыбчивом лице. Я старался не проронить ни одного лишнего слова, чтобы не испортить первый наш совместный обед, который, как мне казалось, продлится не меньше часа. Естественно, я бы с удовольствием сам заплатил за все, но подчинился ее требованию, решив и в дальнейшем подчиняться ее воле и желанию.

Диана Мартин сказала, что сама закажет по телефону столик в «Доме у Сириако». Но позднее сообщила, что на нужный нам день в ресторане не осталось свободных мест. Поэтому она выбрала другой в том же районе. По ее словам, «Таверна солдата с алебардой» была заведением приличным, куда часто ходят политики, писатели, а также киношные и театральные люди и где она уже как-то раз была. Как мне ее идея? «Отлично». А что еще я мог ответить? Ради того, чтобы побыть рядом с ней, я готов был пойти в самую грязную забегаловку на земле.

Сделав заказ, мы чокнулись бокалами с красным вином. Она была ослепительна и прекрасна, сверкала белыми зубами, а волосы прелестными волнами окружали ее лицо. Она протянула руку к моей руке, ласково погладила и, не став убирать свою, нежную и мягкую, какое-то время смотрела мне в глаза. Я вглядывался в ее зрачки и думал: «Ну вот. Конечно, для этого понадобилось время, много встреч и черт знает сколько чашек чаю, но сейчас все указывает на то, что в самом скором времени наши тела сольются». Я еще некоторое время назад решил, что надо на всякий случай сунуть во внутренний карман пиджака пакетик с презервативами. То есть уже не в первый раз имел их при себе, отправляясь на свидание. «Никогда ведь не знаешь заранее…» – нашептывала мне на ухо надежда.

В качестве закуски мы разделили пополам блюдо с хамоном из Гихуэло. Мы сидели друг против друга, она жевала хамон и смотрела мне в глаза, словно желая прочесть мои мысли, и тонкими длинными пальцами аккуратно подхватывала полоски хамона и крокеты с маленькой тарелочки, которую мы тоже заказали на двоих.

И тут вошли они. Диана Мартин сидела к ним спиной и ничего не заметила, пока эти двое не встали у нее по бокам. Высокие и крепкие типы в костюмах с галстуком. У того, кто был в темных очках, из-под рукава выглядывали массивные часы. Типы не произнесли ни слова. Увидев их, Диана Мартин сразу встала, схватила свою сумочку и с серьезным лицом покинула зал, не простившись со мной и ни разу не оглянувшись. Один из типов последовал за ней. Второй спокойно вылил вино из моего бокала на остатки хамона. Он не обращал на меня никакого внимания, словно я был невидимкой. Затем так же невозмутимо пошел к дверям, догоняя Диану Мартин и своего товарища.

Больше я ни разу ее не видел. И не звонил по телефону, чтобы не навлечь на нее неприятностей. По той же причине не спрашивал про Диану Мартин у ее дочки. Сабрина закончила в тот год школу со вполне приличными оценками. Не знаю, что потом было с девчонкой, которая теперь уже стала взрослой женщиной. О матери я как-то раз разговаривал с моим коллегой Чемой Пересом Рубио по прозвищу Эйнштейн. И произошло это через несколько месяцев после инцидента – сцены или эпизода, назовите это как угодно, – случившегося в «Таверне солдата с алебардой».

24.

В те времена, когда я старался забыть прекрасную Диану Мартин, Эйнштейн, которого те, кто знал его лучше, чем я, считали отличным математиком, был болен. Несколько коллег отправились навестить его в клинику. От них-то в школе и узнали, что именно с ним случилось: перелом челюсти. Поначалу в учительской говорили о несчастном случае, позднее – о драке, но в драку было трудно поверить, зная мирный характер пострадавшего. И наконец – о нападении. Эйнштейна, мужчину тучного, дружелюбного, носившего очки с толстыми стеклами, избил какой-то незнакомец. Он долго лечился и наконец снова появился в школе. У меня его история не вызвала бы ни малейшего интереса, если бы как-то раз во время перемены один из преподавателей не упомянул, говоря о нем, мать Сабрины.