Стрижи

Она легла рядом со мной – прижавшись ко мне теплым телом и обдав теплым дыханием. Заскрипели матрасные пружины. Накрывшись до подбородка простыней, мы соединили наши губы и языки, переплели ноги и стали друг друга заводить. Когда я уже был готов, Агеда перевернулась на спину и застыла как деревяшка, ожидая, видимо, что с ней случится то же, что и в прошлые разы. Но, несмотря на это, умирая от страха, она позволила мне войти в себя. Какую боль она испытывала, я понял по тому, как она вонзила ногти мне в спину. Я посмотрел на ее лицо и увидел, что она действительно закрыла глаза и сжала зубы, чтобы стерпеть нестерпимое и сдержать рвавшиеся наружу стоны. Я очень старался, чтобы мои толчки были помягче, но, к несчастью, никакие добрые намерения ситуацию не спасли. Агеда вдруг резко повернулась на бок. Я почувствовал, как на мой возбужденный инструмент обрушился холод – словно удар бича. Агеда, всхлипывая, неуклюже попыталась довершить дело руками. Я отодвинулся от нее. А пока одевался, заметил несколько капель крови на простыне, и это взбесило меня до такой степени, что я решил не спрашивать, как она себя чувствует. Ушел я не попрощавшись, и хотя вскоре мы по телефону помирились, для наших отношений этот случай стал жестоким испытанием. Волей судьбы в те же дни я познакомился с женщиной по имени Амалия.

4.

Я считал, что они уже перебрались в Сарагосу, и, судя по всему, Рауль действительно успел перевестись туда, что объясняло, почему не он сам, а Мария Элена пришла ко мне, предварительно, разумеется, позвонив по телефону. Ведь моя квартира – не контора, где ведут прием клиентов и куда любой встречный-поперечный может явиться, когда ему вздумается.

Во время нашего телефонного разговора невестка упомянула о моем здравомыслии и моем добром сердце. А я-то всегда полагал, что они с мужем ни во что меня не ставят! После таких похвал я насторожился и решил, что зачем-то этим людям понадобился. И не ошибся. Но дело оказалось слишком серьезным, чтобы описывать его сейчас в шутливых тонах. Мария Элена заранее предупредила, что намерена просить об одолжении, которое касается в первую очередь моей племянницы Хулии. Об очень большом одолжении, подчеркнула она. Но по телефону объяснить все в подробностях трудно. И еще добавила, что это ни к чему меня не обязывает, и если я отвечу нет, обиды с их стороны не будет.

– Хорошо, приходи в девять, и мы поговорим.

– А пораньше не получится?

Голос у нее, как мне показалось, дрожал. Было бы некрасиво не пойти ей навстречу. Некрасиво и жестоко. Я согласился встретиться пораньше, хотя пришлось отменить встречу с Хромым, чему я, если честно, обрадовался, поскольку избежал обсуждения «зверского результата биопсии» (именно так он выразился по телефону), который как раз сегодня ему сообщили.

Мария Элена пришла точно в условленное время. Гостиная, где я предложил ей сесть, не выглядела, на мой взгляд, ни запущенной, ни только что приведенной в порядок. Если невестке что-то не понравилось, это ее дело. Она из вежливости согласилась на стакан газированной воды, но не выпила ни глотка. Судя по черным кругам под глазами, она много плакала и плохо спала. Глаза и сейчас были на мокром месте. Как я заметил, причесана и одета она была небрежно. Деталь немаловажная, поскольку Мария Элена, хоть и не была никогда иконой стиля, очень следила за своим внешним видом.

– Что, с Хулией совсем плохо?

– Мы уже много всего перепробовали, но ничего не помогает.

Без лишних проволочек она переходит к делу, которое ее привело ко мне, но сразу же опять повторяет то же, что сказала по телефону: если я не соглашусь на ее просьбу, она прекрасно это поймет. Потому что сама не знает, как бы повела себя на моем месте. И меньше всего хотела бы ставить меня в затруднительное положение, но как мать тяжелобольной дочери вынуждена искать решение проблемы любым способом.