Стрижи

Следом она достает из сумки рекламный проспект на английском языке, который получила от онколога в университетской клинике Пуэрта-де-Йерро – Махадаонда. Имени врача я не запомнил. Там описывалась новейшая протонная терапия, которую используют для лечения неоперабельных опухолей или тех, которые оперировать трудно. Этот метод вроде бы дал положительные результаты в более чем двухстах тысячах случаев по всему миру. В подтверждение этого Мария Элена указала мне на абзац в проспекте, где приводились цифры. Я внимательно слушаю, хотя, если честно, не могу понять, куда она клонит. Каждое ее слово ледяными градинами впивается мне в мозг: протонная терапия, другой тип лучей, прицельное поражение опухоли, менее тяжелые побочные эффекты, процедура длится примерно двадцать пять минут, но само облучение – всего минуту. Я стараюсь хоть какие-то сведения задержать в памяти. Полчаса назад, прежде чем сесть за эти записки, я пошарил по интернету и кое-что для себя прояснил. Мария Элена рассказывает, что университетская клиника в Наварре строит рядом с шоссе, ведущим в аэропорт, корпус протонной терапии, который скоро начнет действовать. Но Хулия ждать не может. Онколог советует как можно скорее оформить бумаги для лечения за границей, в Центре протонной терапии, расположенном в немецком городе Эссене. Мысль кажется мне хорошей, о чем я и говорю. Однако по-прежнему не могу понять, при чем тут я.

– А что требуется от меня?

Моя невестка, словно именно этого вопроса и ждала, чтобы выплеснуть наружу свое горе, зарыдала, уподобившись Деве Марии скорбящей и закрыв лицо руками. Она плачет, издавая слегка влажные звуки, но не бьет на эффект. Я смотрю на нее с сочувствием. Неужели у меня и вправду доброе сердце, как она сказала днем по телефону? Я слегка похлопываю ее по плечу – мягко, стараясь успокоить, и Мария Элена сдавленным голосом спрашивает, нет ли у меня бумажного платка. Я ищу, но не нахожу и в конце концов протягиваю ей рулон бумажных полотенец.

Немного придя в себя, она объясняет, какого одолжения у меня просит. Речь идет о причитающейся мне доле материнского наследства. На эту сумму, по ее словам, я еще вряд ли привык рассчитывать, ведя свои денежные дела, поэтому не так остро буду ощущать ее потерю. Я начинаю нервничать, и вдруг в голову мне закрадывается мысль, что ее недавние рыдания были всего лишь ловко разыгранным спектаклем. Я сурово смотрю ей в глаза, давая понять, что не стоит считать меня полным идиотом. По их прикидке, объясняет Мария Элена, того, что оставила нам с братом мама, хватит на оплату лечения Хулии в Германии, а также на ее пребывание там с матерью. Потом добавляет: эта идея пришла в голову именно ей самой.

Остается еще приличная часть суммы, изначально предназначенной на покрытие расходов, связанных с пансионатом для престарелых. Разумеется, продолжает Мария Элена, словно давая мне гарантии их порядочности, они сначала начнут расходовать деньги, доставшиеся Раулю, и только если их не хватит, воспользуются моими. Иначе говоря, возможно, мою часть наследства трогать и не придется, и тогда они все мне вернут. Но заранее ничего сказать нельзя, поскольку неизвестно, сколько времени им надо будет провести в Германии. В любом случае, имея некую дополнительную сумму, они решились бы туда поехать. Просить кредит в банке сейчас, когда она ушла с работы, а Рауль станет получать меньше в филиале своей фирмы, кажется им делом рискованным, но они пойдут и на это, если не будет другого выхода. Потом она снова нудно повторяет, что я не должен чувствовать себя обязанным им помогать. Я обрываю ее:

– Ты говоришь это уже в третий раз.

Она смотрит выжидающе. Речь идет о сумме, равной примерно тридцати тысячам евро. О нешуточной сумме. Я отвечаю, что ее просьба застала меня врасплох. Понятно, что вопрос не терпит отлагательств, но мне нужно какое-то время, чтобы все обдумать. Она быстро говорит, что понимает это.

– Что ты понимаешь?

– Что у тебя есть сын и, наверное, много своих расходов. Но мы, как только сможем, вернем тебе деньги.

Я хотел бы выложить ей правду: мои колебания связаны вовсе не с Никитой и не с теми счетами, которые я получаю, как и все вокруг, а с подозрением, что они с Раулем замыслили меня облапошить.

И тут мне в голову приходит спасительная мысль:

– Сейчас я должен вывести собаку. Позвони, если можно, через час, когда я вернусь. И я дам тебе ответ.