Стрижи

Оттуда шел пронзительный запах, что, вероятно, и мешало мне испытать эрекцию. Я стал сам себе помогать руками. Она лежала спокойно, словно не понимая, что происходит, и жевала шоколад. Губы у нее были измазаны коричневой массой. Преодолев трудности, связанные, наверное, с неуверенностью в себе, волнением и сознанием, что мы делаем что-то не слишком хорошее с бедной дурочкой, я сумел войти в нее. Семя я не изверг, да и не думал об оргазме. Мне было важно любым способом испробовать сам механизм полового акта.

Я быстро натянул штаны. А когда вылезал с площадки, услышал за спиной резкий голос Сото:

– Ну давай, дура. Мы уже закончили.

Я немного опоздал к ужину, но не настолько, чтобы мама подняла крик. Когда я коснулся своей щекой маминой щеки, она сморщилась. И уже через несколько минут, пока мы, не дожидаясь отца, ели суп, внимательно посмотрев на меня, спросила:

– Слушай, ты когда в последний раз принимал душ?

12.

Мне понадобилось не так уж много времени, чтобы полюбить Ла-Гиндалеру и привольное холостяцкое житье, которое оставляло простор для чтения, любимых занятий, встреч и бесед с моим другом Хромым и прогулок с Пепой… Разумеется, я грустил, страдал от одиночества и от того, что оказался в роли проигравшего, к тому же платил алименты, хотя это с финансовой точки зрения не было более серьезной обузой, чем прежняя часть семейных расходов, выпадавшая на мою долю.

Оценив ситуацию с практической стороны и решив не поддаваться унынию, я твердо понял, что развод стал для меня довольно выгодным делом и в первую очередь принес свободу. Я увлекся – кто бы мог подумать! – кулинарией. Купил утюг, сжег пару рубашек, но потом приспособился, и больше никаких неприятностей на гладильной доске не происходило. Мне нравилось ни от кого не зависеть и воображать, проходя мимо фотографии отца, будто он награждает меня едва заметной одобрительной гримасой. Во время школьных каникул я совершил несколько путешествий. Побывал в Риме. Да, вот так просто – взял и съездил. Увидел город на экране телевизора и сказал себе: «В субботу ты туда поедешь». И поехал. Я пожарился на солнце в Танжере, побывал в Осло, добрался до острова Иерро – главным образом потому, что он расположен очень далеко. Я путешествовал один и конечно же скучал, но в то же время был несказанно счастлив, потакая своим прихотям и делая все, что мне заблагорассудится, – ведь никто, стоя рядом, не одергивал меня каждую секунду.

В первый же год после развода я записался на курсы немецкого. Скоро, правда, желание изучать этот слишком трудный язык испарилось, но кое-что я все-таки запомнить успел. А еще заставил себя сесть за статью о герменевтике Гадамера и даже написал около двадцати страниц. Потом подумал: «Зачем тратить силы на всю эту тягомотину – размышлять, писать… Ведь без этого так спокойно живется». Но окончательно отложил статью в сторону, глянув в окно и увидев голубое небо. И тотчас захотел выйти с Пепой подышать свежим воздухом. Какое мне дело до всех этих философских рассуждений? Пусть ими занимаются те, кто живет в землях, где быстро темнеет, вечно идут дожди, дуют ураганные ветры и лютует мороз.

Но в первую очередь личный покой мне гарантировало то, что сведения о подвигах нашего расчудесного Никиты доходили до меня лишь эхом, то есть в смягченной форме – иначе говоря, в щадящих дозах или отдельными фрагментами часто уже решенных проблем либо проблем в процессе их решения. Кроме того, ни мне, ни мальчишке вовсе не хотелось обсуждать эти «ерундовые заморочки» в те короткие часы, которые мы проводили вместе. И ведь большая часть упомянутых проблем уходила корнями в стычки Никиты с матерью, что меня никоим боком не касалось.

Как я уже писал, с сыном я виделся в установленные судом часы либо, в виде исключения, по просьбе Амалии, когда ему было что-то от меня нужно или он впутывался в серьезные неприятности. Смешно было слышать, как Амалия, по чьему требованию мне позволялось встречаться с Никитой раз в две недели, возмущалась, что я мало времени уделяю сыну.

– Ему не хватает рядом мужчины – образца для подражания! – заявила она однажды.

«Ничего, – подумал я, – пусть найдет себе такие образцы где-нибудь еще».