Стрижи

А вот у их отца дела обстояли гораздо хуже. Чешуйки летели от него во все стороны как снежинки. Даже рукава не могли скрыть пятен, и они расползались по тыльной стороне обеих ладоней, а также по нижней части шеи, по затылку и часто появлялись на висках. Даже представлять себе не хочу, как выглядел старик без одежды. Амалия в шутку сравнивала его с витриной колбасной лавки. А старая святоша то и дело елейным тоном одергивала мужа:

– Исидро, перестань чесаться.

Я в свое время пообещал Амалии, что мой генетический вклад в здоровье наших будущих детей (в итоге у нас родился только один сын, хотя забот он нам доставлял за троих) помешает им унаследовать псориаз. И был уверен, что с успехом выполнил это обещание, – до вчерашнего вечера.

Май

1.

Она не просто держит руки на руле, а вцепилась в него мертвой хваткой. И пока под моим руководством проделывает разные маневры, пытаясь припарковаться, я невольно задерживаю взгляд на все еще заметных шрамах. И не могу отделаться от мысли, что точно так же, то есть изо всех сил, она вцепилась и в меня. Вдруг воображение рисует мне яркую картину: Агеда вырывает мои детородные органы и демонстрирует их всей Ла-Гиндалере – поросшие волосами и окровавленные – и кричит как безумная, что они принадлежат только ей одной и она не собирается ни с кем ими делиться.

Трудно посчитать, сколько раз Агеда благодарила меня в то утро. Не успев сесть ко мне в машину, она предложила заплатить за бензин. Даже собралась было достать деньги из сумки. И все твердила: да ладно тебе, скажи сколько, я не хочу злоупотреблять твоей добротой.

– Девять тысяч евро, НДС отдельно.

Она смеется. Ей, дескать, безумно нравится мое чувство юмора. Я отвечаю: хватит, меня уже тошнит от твоих хороших манер. Агеда опять смеется, даже когда до нее вроде бы должен был дойти издевательский смысл моего ответа.

Вчера я в условленный час подхватил Агеду у ее подъезда, как и просил Хромой, которому нужно непременно во всем поучаствовать. В первый момент мне захотелось увильнуть, заявив двум этим занудам, что майские выходные я намерен провести на море. Про море я придумал на ходу, можно было назвать и любое другое место – главное, чтобы оно было подальше отсюда. Но потом вспомнил последние каникулы и решил не повторять тот неудачный опыт. Прятаться от них дома, соврав, что куда-то уехал, тоже не хотелось. Можно, конечно, посидеть взаперти, мне даже не нужно особенно к этому готовиться, так как запасов еды дома хватит на долгое время. Проблемой будут лишь прогулки с собакой. Выводить ее в другое время? Но я почти уверен, что ни днем ни ночью не избавлен от встреч с Агедой на улице. Кроме того, в вечернее время меня выдавал бы свет в окнах.

Вчера Хромой по телефону сообщил, что Агеда хочет сделать мне подарок в знак благодарности за урок вождения. Я попросил немедленно передать ей, чтобы она не вздумала ничего приносить.

– А почему бы тебе самому ей не позвонить?

– Потому что именно ты впутал меня в эту историю.

Мой друг перезвонил мне минуту спустя. Все в порядке: условия Агеда приняла, хотя ей и совестно так нахально пользоваться твоим великодушием.

Мы поздоровались, и я даже стерпел, когда она поцеловала меня в щеку. У нее холодные губы, от нее пахнет дешевым одеколоном. Про себя я решил, что такой быстрый поцелуй, какими обычно обмениваются двоюродные брат с сестрой, ничего особенного не значит. Однако не преминул отметить, что эта женщина ведет себя с каждым разом все более вольно. Пока мы ехали к Лас-Вентас, она ни на миг не умолкала. Благодарила за то, что я согласился заехать за ней в такую рань. Значит, к половине двенадцатого она сможет попасть к фонтану «Нептун» и присоединиться к первомайской демонстрации. А разве сам я не планирую в ней поучаствовать? Нет, лучше уж я займусь уборкой квартиры. Поработаю пылесосом и так далее. Агеда очень обрадовалась, убедившись, что моя машина той же марки, что и в автошколе, хотя они все-таки не совсем одинаковые. С автомобилем Хромого, современным и со всякими накрутками, ей бы никогда не справиться. Не говоря уж о его педагогических приемах, отнюдь не современных и слишком бесхитростных. Он, по словам Агеды, прекраснейший человек, и она любит его как брата, но он не обладает нужным терпением, вот в чем беда. Мой учительский опыт и моя выдержка внушают ей больше доверия, особенно теперь, когда меня не будет раздражать ее плащ. Я тоже чуть было не улыбнулся, награждая Агеду за остроумную шутку, но, кажется, сегодня проснулся с одеревеневшими лицевыми мускулами. Если бы я верил во Всемогущего Господа, я бы попросил Его пустить огненную стрелу в язык этой женщины. Ну разве может человеческое существо обладать такими запасами горючего для болтовни? По-моему, у Агеды думание и говорение – это не два действия, а одно. Тут она начала рассказывать историю своего плаща, которую даже с пьяных глаз я не нашел бы хоть сколько-нибудь занятной. Плащ она купила на какой-то распродаже двадцать лет назад… И вдруг Агеда словно прочитала мои мысли:

– Я слишком много говорю, да?

– Есть такое.