СТРУКТУРЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: возможное и невозможное

Между XV и XVIII вв. на огромных пространствах правилом оставался прямой обмен (troc). Но всякий раз, когда это требовалось, на помощь ему (в качестве самого первого усовершенствования) приходило обращение, так сказать, примитивных денег, «несовершенной монеты», всех этих каури и прочих, которые, однако, несовершенны лишь в наших глазах; экономические системы, которые их воспринимали, практически не могли выдержать иных денег. А зачастую и сами металлические монеты Европы имели свои недостатки. Как и прямой обмен, металл не всегда отвечает стоящей перед ним задаче. И тогда, будь что будет, предлагала свои услуги бумага, вернее, кредит, господин кредит (

Herr Credit), как его в насмешку именовали в Германии в XVII в. В основе своей это был один и тот же процесс на разном уровне. В самом деле, любая живая экономика исходит из собственного «денежного языка», новшества вводятся в соответствии с ее движением, и тогда все такие инновации выступают в роли теста. Система Лоу или современный ей скандал с английской Компанией Южных морей были совсем иным делом, чем финансовые ухищрения послевоенного времени, бессовестные спекуляции или разделение сфер влияния между «группами давления»⁹. Во Франции рождение кредита было трудным и шло с большими перебоями, оно было очевидным, но определенно мучительным. Принцесса Палатинская восклицала: «Часто я желала, чтобы адский огонь пожрал все эти векселя» — и клялась, что ничего в этой ненавистной системе не понимает¹⁰

. Это беспокойство означало осознание необходимости пользоваться новым языком. Ибо денежные системы — это языки (пусть и нам простят образные выражения!), они призывают к диалогу, они его делают возможным. Они и существуют лишь постольку, поскольку существует последний.

Если в Китае не было сложной денежной системы (за исключением странной и затяжной «интермедии» с его бумажными деньгами), то потому, что он в ней не нуждался при контакте с соседними регионами, которые эксплуатировал, — Монголией, Тибетом, Индонезией, Японией. И если средневековый ислам столетиями доминировал на Старом континенте, от Атлантики до Тихого океана, то потому, что никакое государство, за исключением Византии, не могло соперничать с его золотой и серебряной монетой — динарами и дирхемами. Они служили орудием его могущества. И если средневековая Европа наконец усовершенствовала свою монету, то потому, что ей надлежало «штурмовать» стоявший перед нею мусульманский мир. Точно так же денежная революция, мало-помалу захлестнувшая в XVI в. Турецкую империю, проистекала из вынужденного вступления последней в «европейский концерт», что означало не один только пышный обмен послами. Наконец, Япония с 1638 г. закрыла свои двери для внешнего мира, но это только говорилось так: она оставалась открыта для китайских джонок и для голландских кораблей, имевших разрешения. Брешь была достаточно широка для проникновения в Японию товаров и денег, что заставляло принимать ответные меры, разрабатывать свои месторождения серебра и меди. Эти усилия оказались связаны в то же время с ростом городов в Японии XVII в. и с процветанием в привилегированных городах «настоящей буржуазной цивилизации». Все взаимосвязано.

Одна из многочисленных карикатур XVII в., изображающая кончину «Господина Кредита», чей труп покоится на переднем плане. Вокруг него-безутешные люди. Речь идет о повседневном кредите, предоставлявшемся лавочниками мелкому люду и прерванном за неимение звонкой монеты. На сопровождающей гравюру подписи булочник говорит клиенту: «Когда у тебя будут деньги, у меня будет хлеб!» («Wann du Geld hast, so hab ich Brod»). Германский Национальный музей. Нюрнберг.

Вот что делает очевидной своего рода внешнюю политику монетных систем, в которой ведущей силой порой оказывалась заграница, навязывавшая «свою игру» либо своей силой, либо же своей слабостью. Беседовать с другим означало непременно найти общий язык, почву для соглашения. Заслугой «дальней торговли», крупного торгового капитализма, было умение говорить на языке всемирного обмена. Если даже, как мы увидим в нашей второй книге, такие обмены не имели приоритета по своему объему (торговля пряностями была, даже в стоимостном выражении, куда меньше хлебной торговли в Европе)¹¹, они играли решающую роль в силу своей эффективности, своей конструктивной новизны. Они были источником любого быстрого «накопления». Они вели за собой мир Старого порядка, и деньги служили им. Они могли идти за обменом или опережать его. Они ориентировали экономику.

НЕСОВЕРШЕННЫЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И ДЕНЕЖНЫЕ СИСТЕМЫ