Студент (СИ)

Я шел и крутил головой, узнавая памятники великого зодчества и, наверно, казался похожим на аборигена Новой Гвинеи, которого взял с собой в Петербург Миклухо-Маклай, как я видел это в фильме.

Я дивился на коней Клодта на Аничковом мосту через Фонтанку. Правильнее сказать, на четыре скульптурных группы "Укротители коней" Петра Карловича Клодта.

На память пришли стихи Александра Блока:

...Лошадь влекли под уздцы на чугунный

Мост. Под копытом чернела вода.

Лошадь храпела, и воздух безлунный

Храп сохранял на мосту навсегда...

Все пребывало. Движенья, страданья -

Не было. Лошадь храпела навек.

И на узде в напряженьи молчанья

Вечно застывший висел человек.

Честно говоря, мне эти стихи не нравились. Что-то громоздкое, заумное и путанное. А, с другой стороны, если они отпечатались в моем сознании, то, наверно, источали какую-то мощь и силу, которые меня впечатлили и остались в памяти.

Я еще дважды прошел по мостам - через канал Грибоедова и в конце - через Мойку. Подивился сходству магазина купца Елисеева в Ленинграде и в Москве. У Гостиного двора я перешел Невский проспект в самом его широком месте. Площадь Гостиного двора занимала целый квартал. Купцы, на деньги которых предполагалось строить торговое здание, пожадничали, отвергли проект Растрелли и приняли более скромный проект Валлен-Деламота. Но, и согласно этому скромному проекту, здание растянулось на 230 метров. Я специально прошел всю анфиладу, чтобы представить, где и как можно было разместить 300 лавок, которые изначально расположили на этом месте.

У Казанского собора я не остановился, просто замедлил шаг, отдавая дань похороненному здесь полководцу Михаилу Кутузову.

Я шел по Невскому, с которого моё знакомство с городом только начиналось, но уже испытывал восторг перед величием творения Петра. Город возник как по мановению волшебной палочки, как призрак - были болота и появился город. Ведь по историческим меркам, несколько десятилетий - это очень небольшой срок. А ведь нужно еще осушить болота. В первые годы после основания города здесь ещё бродили дикие звери, а спустя всего лишь несколько лет улицы Петербурга уже освещало около тысячи фонарей.

Есть гипотеза, что никакого болота и никакого чистого поля на месте Петербурга не существовало, а стоял город шведов или финнов с небольшим населением, а то предполагают о существовании на этом месте римского заброшенного города.

Но это также как с авторством Шолохова. Можно сто раз предполагать, что он не автор гениального произведения, но пока на его книгах стоит имя Шолохова, мы будем считать его настоящим автором.

Пока я, не спеша и зевая по сторонам, чтобы не пропустить что-то интересное, а интересным оказалось все, и каждое из зданий, выходящих фасадом на Невский, заслуживало внимания, я не заметил, как пролетело время. Часы показывали без четверти десять. Это значит, что я разгуливал по Невскому почти два часа. На небе появились тучки, похожие на белых барашков. Тучи медленно плыли по небу, ненадолго закрывая Солнце, и тогда тени от предметов размывались и пропадали.

У Мойки, чтобы выйти к институту, я должен был свернуть налево, но зная, что где-то рядом находится Исаакиевский собор, не удержался от соблазна и пошел его искать. Правду говорят, что в Питере трудно заблудиться: все по прямой, так что я без труда нашел Морской проспект, и, наконец, увидел: вот он, Исаакиевский собор - один из самых известных символов города на Неве вместе с Медным всадником и Адмиралтейством. Я стоял перед собором и мыслью уносился в тот, уже для нас далекий век, ко времени, когда француз Огюст Монферран показал свой проект императору Александру I, а потом под основание будущего собора вбивали более десяти тысяч шестиметровых сосновых свай. Представить невозможно, что ста двадцати пяти тысячам рабочих потребовалось пять лет, чтобы построить один только фундамент...

До института я добрался только в двенадцатом часу, и теперь уже ругал себя за то, что разгуливал по Невскому вместо того, чтобы сначала уладить свои дела, а потом гулять по городу.

В главном корпусе института, бывшем дворце Разумовского, в конце XVIII века размещался Воспитательный дом, а потом сиротский институт.

Пеликан, кормящий птенцов, на воротах главного корпуса считался символом воспитательного дома, да так и остался, только теперь стал символом института....

Деканат нужного мне факультета я нашел без труда и, к счастью, декана застал на месте. Но все оказалось сложнее, чем я ожидал. Помог случай и, слава Богу, мне не пришлось воспользоваться письмами Зыцеря и не только потому, что еще требовалось побегать и поискать тех, кому адресовались письма, но и потому, что в протекции я видел что-то унизительное. Вроде того, что без этих писем я сам ничего не стою. В моем городе это смотрелось как-то по-другому, то есть казалось лестным, что уважаемый мной учитель видит во мне молодого человека, который достоин поддержки, и подтверждает это рекомендательными письмами. Но здесь, на месте, когда дело потребовало конкретного решения, все воспринималось по-другому.

Глава 2