Ступени ночи

– Истина, Негру. Мы выпьем вина и пойдем каждый своей дорогой. Эти два золотых в кожаном мешке я оставляю вам. Пожалуй, за услуги Харона, – ответил Трисмегистос, достал черный кожаный мешочек и положил его перед Александром Тиганичем, как раз в тот момент, когда Панайот Греч опустил на деревянную доску стола бутылку с вином и два стакана.

– Заплатите в другой раз, сегодня за наш счет, господа, – сказал кабатчик и быстро удалился от их стола.

– Вы напугали человека, – рассмеялся Тиганич.

– Меня не знает грешная душа или только угадывает, кто я, откуда и по какому делу прихожу. Та мука собственной точки зрения и собственного заблуждения сооружает роскошное обиталище тягот, ибо если бы он знал, кто я, как знаете вы, ему было бы, как вам сейчас за стаканом этого восхитительного вина, возможно, намного легче. Человек очень хорошо знает, насколько тяжела его ноша и когда треснет хребет. Сам себе человек – самый честный судья.

– Я не знаю, печален свет или зол, меня это не занимает, ибо чужое страдание мне скучно и оставляет меня равнодушным. Знаете, кто это сказал? – спросил Александр Тиганич.

– Я слышал эти слова от одного португальца, который любил океан и часто сидел на песчаном пляже у Эшторила, погрузив ноги в песок. Он был писателем. Поэтом – и добавлял к этой мысли: если они не плачут и не вопят, что раздражает меня и мешает мне, я и плечами не пожму – так глубоко и тяжко мое презрение к ним – и к их страданию. Неприятный человек, можно было бы сказать после этого, однако нет, то была искренняя и неиспорченная душа, – ответил Трисмегистос.

– Это сказал мой предок, Георгий Диганити, – сказал Тиганич.

– Так странно, приятель, что тождественная мудрость может найтись в уме продувного мошенника и отыскаться в бумагах философа и литератора. Хотя, может быть, это вовсе не чудо. Преступность должна быть под рукой науки, на шаг впереди закона, ибо ее сохранение зависит от творческого ума, фантазии, знания математики и готовности измыслить преступное новшество. Она гонит вперед…

– Она – зло этого мира. Преступность, может быть, дорогой мой приятель, направляет вперед, но направление это ложно. Разве не лучше было бы, если бы его вообще не было, если бы ни у кого не было потребности выдумывать способ, как противопоставить себя неподобающему поведению, – разве не были бы люди тогда сосредоточены на здоровье, искусстве, долголетии, красоте… Сколько золота потрачено на опустошенные земли. Драгоценных камней на разрушенные города. Денег на кровь. Разве победитель заслуживает вечности? – промолвил Тиганич.

Никос Евангелос Трисмегистос посмотрел на него. Опытный вестник встречал немного таких смиренных и мудрых людей в неприятные минуты. Честных перед собой. Настоящих перед историей. Пытливых в определении заблуждений. И добра, и зла. Евангелос Трисмегистос, впрочем, обычно разговаривал с заносчивыми правителями и нетерпеливыми мятежниками. Кровожадными. Трусливыми. Убогими в шелках.

«Может быть, потому этот человек заслужил внимание вышних сил», – подумал Трисмегистос.

И прежде чем он успел что-то сказать, его собеседник продолжил:

– Мой предок Георгий Тиган обманул Дьердя Дожу. Предал вождя крестьянского восстания и вместе с его соратником Радославом Челником перешел на сторону князя Ивана Заполи. В битве под Тимишоарой он сыграл ключевую роль, показав Петру Петровичу и его коннице, где ударить, в каком месте войско повстанцев слабее всего.

Георгий Диганити из интереса и из-за дурной репутации сменил имя и веру, а был он, господин, тоже мошенник, сладкоречивый обманщик и женский угодник. Много наивных душ за царские дукаты привел он в грязные равнины земли меж реками

. Три года он непрестанно путешествовал. Отправлялся из Страсбурга или Вердена, мрачных городов в Эльзасе и Лотарингии, через Мюнхен и Эмону, следовал дальше по зеленым полям вдоль реки Дравы, а дальше по грязи междумурских лесов и бескрайним лугам славонским, переправлялся через Дунай и часто вышедшую из берегов Тису и приезжал в Банат. Он водил караваны, платил пришельцам золотом, раздавал участки, деревянные дома и неустроенные хутора, потом уезжал в Вену, в теплые, опрятные царские канцелярии, в которых переселение народов было выдумано и устроено как важный государственный план. В царствующей Вене ему из государственной казны платили деньги за службу монархии, а он, довольный и богатый, из этого дивного города отправлялся в поисках новых наивных жертв zuckerwasser рассказов о новой жизни в благородной земле паннонской.

Однажды Тиганити убедил жену кузнеца из Остхауса пуститься с мужем в далекий и неизвестный путь.