Субмарин

Теперь Больше-не-Смеется кладет своего мертвого ребенка перед собой на дно, прямо рядом с плацентой, с которой он все еще связан пуповиной, ставшей уже совсем тонкой. Потом она запрокидывает голову, закрывает глаза и издает крик, самый пронзительный и горестный, какой я когда-либо слышала.

Все остальные повторяют этот крик, но намного тише, как многоголосое далекое эхо. Она снова кричит, еще громче, еще горестнее, и все снова повторяют ее крик. И снова. И снова. Четвертый крик, похоже, становится сигналом для Плавает-Быстро – и он садится рядом с любимой. Они падают друг другу в объятия, но мать по-прежнему плачет и кричит, а все остальные остаются эхом для ее криков.

Через какое-то время я тоже присоединяюсь к их горю. Это происходит как-то само собой. Так я не только разделяю боль моей подруги, но и могу выразить свою собственную. Почему, ну почему я не смогла спасти ребенка? Почему я не смогла сделать для ребенка моей лучшей подруги то, что сделала для такого самодовольного индюка, как Джон Бреншоу?

А теперь я вместе со всеми остальными должна смотреть, как она, хватаясь, словно утопающая, за своего мужа, пытается выплакать свою боль, но эта боль слишком огромная, чтобы ее можно было выразить в крике.

Все остальные принимают этот крик и возвращают его назад, создают эхо. Снова и снова. Это такое Вместе-Вместе, самое мощное из всех, мощнее всего, что мне случалось видеть. Кажется, наши крики возводят на морском дне храм боли и горя.

Но вот всё заканчивается.

Больше-не-Смеется перестает кричать, потому что выплакала всю боль, растратила все силы. И наступает тишина. Такая глубокая, словно время остановилось. Никто не шевелится. Все словно окаменели и ждут. И вот Больше-не-Смеется и Плавает-Быстро поднимаются. Они поднимают со дна своего мертвого ребенка и медленно отплывают, загребая одними ногами, в сторону находящегося рядом провала.

Мы следуем за ними. У меня мурашки бегут по спине, когда дно подо мной вдруг исчезает и мы выплываем за обрыв в бездонное ничто. Но двое родителей плывут вперед, всё дальше и дальше…

Наконец они останавливаются. Ждут, пока мы все соберемся вокруг. Ныряет-Глубоко и Двенадцать-Жабр несут Белый-Глаз, они выплывают вперед. Она совсем слаба, и жесты, которые даются ей с таким трудом, почти не разобрать, по крайней мере мне. Я лишь понимаю, что она взывает к Великим Родителям. Когда она умолкает, все снова замирают. А потом Больше-не-Смеется и Плавает-Быстро отпускают свою ношу, дают ей уйти в глубину.

На мгновение я начинаю сомневаться, что мертвый ребенок пойдет ко дну. Он казался таким легким, таким невесомым. Но потом я вижу, как он медленно погружается, пока не исчезает в непроглядной темноте под нами.

Мы отправляемся в обратный путь. И только сейчас, в тот самый миг, когда мы поворачиваем назад, до меня доходит, что Шесть-Пальцев до сих пор не вернулся!

Внезапно мне кажется, что бездна сейчас поглотит и меня. Будто уходящая на многие сотни метров пропасть подо мной – и не пропасть вовсе, а пасть гигантского чудовища, которое хочет проглотить меня, утащить в темноту, из которой нет спасения. Вниз в черную бездну, чтобы я составила там компанию мертвому ребенку Больше-не-Смеется.

Шесть-Пальцев не вернулся. А я даже не заметила! Я начинаю лихорадочно барахтаться. Мне вдруг кажется, что если прямо сейчас под моими ногами не окажется дна – я пропала. Это полная чушь, и часть меня это знает. Но есть и другая часть меня, которая ничего не понимает, здесь и сейчас, в этот ужасный день, она только и ждет, когда случится еще какая-нибудь беда.

Шесть-Пальцев не вернулся. Он увел от нас подводные лодки, но мы не знаем, какой ценой. Может быть, вместо нас они настигли его. Может быть. А может, и нет. Может, есть совершенно безобидное объяснение. Может, Маленькое-Пятнышко просто решил вернуться к своим, а Шесть-Пальцев захотел остаться с ним. И правда, что ему делать тут, со мной? С другой стороны: а что ему делать там?

По его словам, король приказал бы убить его за измену.

Ясное дело, я не уверена, всё ли, что говорит Шесть-Пальцев, правда. Учитывая то, как мало я знаю о тех тайнах. Я говорю себе, что это всё ничего не значит и что у нас с ним всё равно никогда ничего бы не получилось – это были глупые девчачьи мечты, которые на деле не имеют ко мне никакого отношения. Но сердце неистово стучит, руки дрожат, колени – как пудинг, чем быстрее я плыву, тем больше отстаю.

В конце концов мне приходится остановиться, свернуться калачиком и какое-то время просто повисеть над ужасающей пустотой подо мной. Сколько мертвых субмаринов она проглотила за эти сто лет? Никто не знает.

Перед моим внутренним взором проигрывается фильм: я прошу Шесть-Пальцев отвлечь от нас подводные лодки, и он тут же исчезает. Ситуация была безвыходной! Если бы тогда не появился кит, мы бы уже погибли от очередной торпеды!