Субстанция нигра

Более всего поражало, что Центр, по-видимому, до сих пор занят решением задачи, которую он, Новиков, задал одиннадцать лет назад. Или, быть может, «формула невозможного» послужила толчком для перестройки программы? Эта мысль все чаще приходила Новикову в голову. Чтобы проверить ее, он закодировал сигнал о снятии опасности и ввел в приемное устройство, но Центр тотчас выбросил перфокарту, «выплюнул» обратно, не пожелал принять.

Центр вел себя странно.

Проходил день за днем, а Новиков ни на шаг не приблизился к цели — к пониманию логики, которой руководствовался Большой Центр.

Вот и сегодня: очередное изменение в схеме, долгие поиски, утомительная сверка свежеотснятых пленок с вчерашними, еще какая-то доля процента в системе вероятностных изменений схемы. И опять на одном участке пленка засвечена. Никак не удается определить характер Большого Центра, его ускользающую логику…

Новиков вылез из башни и сел отдохнуть возле ограждения одной из шахт синтезатора. Над шахтой курился дымок. В глубине шла работа, из подземных газов и воды «выпекались» пряники, но куда и по каким магистралям они направлялись дальше — вот вопрос.

Машинально Новиков вывел носком башмака на земле большой вопросительный знак.

Он вызвал Таню и спросил, как идет эксперимент.

— Подопытный проснулся, — ответила она, — и, представь, ведет себя спокойно. Но энграмма у него какая-то странная. Ты скоро придешь?

Он чувствовал себя утомленным. Работа не клеилась, и было нечто ехидное в изгибе вопросительного знака. Новиков собрал снаряжение и переправился на другой берег.

В вездеходе он застал сцену почти умилительную. Вожак сидел, развалясь, в кресле, а Резницкий кормил его с ложечки питательной пастой. Таня стояла снаружи, у открытой дверцы.

— Тебе бы больше пристало кормить этого деятеля, — сказал Новиков.

— Пожалуй, — согласилась Таня. — Но он не подпускает меня к своей особе. Начинает визжать и брыкаться.

— Вот как? Наверно, не может забыть, как ты съездила ему по физиономии. Злопамятен, однако.

— Алеша, может, ты заменишь Сергея Сергеевича? Он с утра не присел.

— Ладно. Только налей мне, пожалуйста, кружку витакола.

* * *

Вожак вел себя спокойно. К сородичам он, похоже, потерял всякий интерес. Те по-прежнему с утра до вечера копались в земле, и то и дело

возникали яростные драки из-за орехов, из-за яиц. Вожак предпочитал сидеть в вездеходе. Ему нравилось кресло и нравилась еда, есть он мог безостановочно и быстро прикончил бы продовольственные припасы разведчиков, если б Резницкий не ограничил его рацион.

У него появилась манера дергать Резницкого за руку и запускать себе пальцы в рот, при этом он издавал квакающие звуки — требовал еды. Резницкий озабоченно качал головой. С помощью лингофона он понемногу классифицировал верещание и даже пытался объясниться с Вожаком. Иногда ему казалось, что Вожак его понимает.

Спал Вожак под вездеходом, сам облюбовал это место, и ему пожертвовали для подстилки изоляционный мат. Среди ночи он вдруг начинал барабанить в запертую дверь — требовал еды. После окрика Резницкого он успокаивался, но ненадолго.

— Покоя нет, — ворчал Новиков. — Дайте ему брикет, ну его к чертям на самом-то деле. Третью ночь не спим.

— Придется потерпеть, — отвечал Резницкий.

Все равно было не до сна, и Сергей Сергеевич начинал размышлять вслух:

— Поразительная гипертрофия субстанции нигра. Такое впечатление, что главная функция мозга — управление жевательными и глотательными движениями. Не люблю обобщать поспешно, но могу предположить, что это — закономерный результат тысячелетий праздной жизни в автоматическом «раю» под опекой машины. Страшный результат.

— Пока не очень-то заметно, чтобы наш подопытный приобщился к интеллекту своих почтенных предков, — сказал Новиков.

Таня вдруг рассердилась:

— Твоя ирония, Алеша, неуместна и… даже обидна. Сергей Сергеевич проводит трудный эксперимент, с ног сбивается от усталости, а ты…

— Не надо, Таня, — попросил Резницкий… — Пожалуйста, не надо в таком тоне. Все мы порядком измотались, изнервничались. Но не надо так…

— Извините, Сергей Сергеевич. Не сдержалась.

Не сдержалась, подумал Новиков. Даже ты, невозмутимейшая Таня Макарова. Н-да, хорошо и покойно заниматься историческими исследованиями в кабинете. А вот на практике…

— По существу, Алеша, вы не совсем правы, — продолжал Резницкий. — Кое-какие изменения произошли. Вожак теперь не проявляет агрессивных наклонностей.

— Не проявляет, потому что его кормят и лелеют.

— Он и прежде не голодал.

— Верно. Но здесь еда вкуснее. А кроме того — уход. По правде, Сергей Сергеевич, мне не нравится, как он ведет себя с вами. Простите, как с прислугой.

— Скажете, Алеша. Он ведет себя куда спокойнее, чем я ожидал. Не противится, когда я усаживаю его и снимаю энграмму, делаю измерения. — Резницкий помолчал немного, потом добавил: — Меня тревожит неустойчивость электрической активности мозга. Странно выглядят на энграмме некоторые зубцы… Ну да ладно. Будем спать.