Суд да дело. Судебные процессы прошлого

Руденко: Считаете ли вы нападение на Советский Союз германской агрессией?

Риббентроп: Нет. В буквальном смысле этого слова это не была агрессия.

Руденко

: Вы говорите, что в буквальном смысле слова это не была агрессия, а в каком смысле слова это была агрессия?

Риббентроп: Разрешите мне сделать пояснение по этому вопросу. Агрессия – это очень сложное понятие. Речь идет о превентивной войне, ибо то, что мы напали, действительно нельзя оспаривать.

Руденко: В своих показаниях вы неоднократно делали заявление о том, что, преследуя мирные цели, вы считали необходимым ряд спорных вопросов решить дипломатическим путем. По-видимому, эти показания являются лицемерием?

Риббентроп

: Нет. Я никогда не говорил, что вообще речь не идет ни о какой агрессии.

Из допроса Риббентропа главным обвинителем от СССР 1 апреля 1946 года

Возмутителем спокойствия стал адвокат Рудольфа Гесса и Ганса Франка доктор Альфред Зайдль, который, ссылаясь на некоего неназванного американского офицера, передавшего ему копию документов, а также показания под присягой бывшего советника германского МИДа, посла по особым поручениям Фридриха Гауса, заявил о существовании соглашения между Германией и СССР о разделе части Европы на сферы влияния. Логика защитника была проста – если одна из обвиняющих и судящих сторон была участником «заговора с целью совершения преступлений» (термин англо-американского права), то обвинения в нем должны быть исключены. Суд дважды отказался рассматривать этот вопрос.

«В нашу задачу не входит расследование внешней политики других государств.

Еще раз напоминаю: суд уже отверг этот так называемый документ как фальшивку», – сказал главный обвинитель от СССР, будущий Генеральный прокурор Советского Союза Роман Руденко. И точка.

«Когда я приехал в Москву в 1939 году к маршалу Сталину, он обсуждал со мной невозможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана – Келлога, а дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, то я могу сразу же вылетать назад. Ведение войны, видимо, не считалось там в 1939 году преступлением против мира…»

Из последнего слова Риббентропа на Нюрнбергском процессе

Представлявший Риббентропа доктор Мартин Хорн, в свою очередь, пытался строить защиту своего клиента на тех же двух основаниях, которыми широко пользовались и другие адвокаты – на тезисе о том, что подсудимый был слепым исполнителем воли Гитлера, и на принципе уголовного права, восходящем еще к античным временам: «nulla poena sine lege» – «нет закона – нет преступления»: «Уголовно-политические понятия Устава создают новые нормы правовых принципов, которые следует рассматривать как зародыш нового правового порядка. В то время, когда разыгрывались инкриминируемые события, у господина фон Риббентропа отсутствовало сознание, что подобного рода мировой порядок существует». Эти доводы, как и в случае других обвиняемых, трибунал отверг на том основании, что законодательство любой цивилизованной страны осуждает убийства, грабежи и иное насилие, а именно подобные преступления, только невиданного ранее масштаба, подготавливали обвинявшиеся в Нюрнберге вожди Германии и руководили их совершением. То, что победители тоже бывали в этом отношении небезупречны, не снимало с обвиняемых ответственности – с этим мы согласны и сегодня.

Вячеславу Молотову повезло – он оказался в стане победителей, поэтому оправдывался он не перед судом, а уже на пенсии, через три десятка лет после Нюрнберга, в собственной квартире перед поэтом Феликсом Чуевым. Поэтому оправдывался почти наступательно: «А нам нужна была Прибалтика…»

«Защита Риббентропа» оказалась проигрышным дебютом. Впрочем, в этой партии у черных иног, видимо, и не было…