Суд времени. Выпуски № 35-46

Кургинян:Когда ему заткнули рот на октябрьском пленуме, Вы как не политик, считаете, это хорошо?

Мысина:По-моему, это коммунисты тогда заткнули ему рот?

Кургинян:Это произошло в каком году? Коммунисты.

Мысина:Вы сказали, я точно не помню.

Кургинян:Это произошло в ходе гласности.

Мысина:Нет, это было до того, как он стал первым президентом России?

Кургинян:Хорошо ли это?

Мысина:Это всегда плохо, я с Вами абсолютно согласна.

Кургинян:И второй вопрос. Скажите, пожалуйста, когда хоронят человека, который в принципе не был никак особо кровожаден, и когда его гроб рушится, по этому поводу начинают… так сказать, такое счастье… Как Вы сейчас считаете, это хорошо?

Мысина:Вы знаете, это не нравственный момент, это когда молодежь выражает свое отношение к тому, как хоронят, понимаете, фальшь, как хоронят их детство, где были эти вот… Понимаете, Вы как режиссер можете сказать, что смех — это далеко не всегда когда смешно. Это естественная реакция организма. Это проявление чего-то живого.

Кургинян:

Вы говорили, что это ликование.

Мысина:Ну, может я чуть-чуть преувеличила. Все по-разному отреагировали. Но это было… Сухово-Кобылин.

Кургинян:У нас есть такой прием… Я хочу просто спросить: нельзя ли мне включить в эту дискуссию, для того, чтобы она была в каком-то смысле, помимо всего прочего, симметричной, Людмилу Ивановну Хитяеву, народную артистку РСФСР?

Сванидзе:Нет, нет, прошу прощения, причем здесь симметричность?

Кургинян:Я передаю ей своё право на полемику.

Сванидзе:Сейчас Ваши вопросы стороне Л.М.

Кургинян:Ну, вот я хочу, чтобы она задавала вопросы. Прямая дискуссия.

Сванидзе:Ну, бога ради.

Кургинян:Я вам объясняю, почему. Потому что речь идет об очень известной артистке, народной артистке РСФСР.

Сванидзе:Мы хорошо знаем и любим Людмилу Ивановну Хитяеву.

Кургинян:Людмила Ивановна, мы бы хотели, чтобы Вы участвовали.

Сванидзе:

Людмила Ивановна, речь идет о Вашем вопросе, который Вы можете облечь в форму монолога, конечно.

Людмила Хитяева, народная артистка РСФСР:Во-первых, я не политолог, не политик. И хочу сказать, что я немножко запуталась в темах. Здесь очень много было затронуто всего. И я, наверное, среди всех достаточно счастливый человек, потому что мне везде было свободно: и когда я жила в СССР, и когда я сейчас живу. Наверно, каждый делает свою судьбу. Мне везде было хорошо. Что касается гласности: и тогда, в СССР я не понимала, что это за терминология, но гласность, на мой взгляд, породила вседозволенность. У нас сейчас появилась и коррупция, и равнодушие в обществе, безнравственность, уж не говоря, что происходит сейчас с молодежью. Сейчас пробки везде. Я не поехала на машине, решила поехать в метро. У метро я увидела четырех красивых парней, современных молодых. По 22–23 года, очень ухоженные, очевидно из хороших семей. Вдруг до моего уха донесся чудовищный грязный мат. Эти мальчики, 22 года. Я повернулась, думаю: была — ни была. Они могут меня послать, или вообще толкнуть, или убить. Я не знаю, сейчас всего можно ждать. В это милое перестроечное время, что дала гласность. Когда я подошла к ним, то сказала: ребята, неужели вам рот дан для того, чтобы изрыгать вот эту грязь, ведь вы — будущие отцы. Вам приятно будет слышать, как ваши дети матерятся, страшно, грязно и злобно? Главное, стоят такие озлобленные мальчики…

Что Вы думаете о современной молодежи? Вот мой вопрос. Я считаю, что это поколение потерянное, для меня.

Сванидзе:Спасибо, Людмила Ивановна. Леонид Михайлович, что Вы думаете про поколение, рожденное в перестройку?

Млечин:Знаете, если бы по обилию матерных слов мы определяли потерянное поколение или нет, то у нас с 20-х годов все поколения потерянные. Вы меня извините, конечно, я, когда рос в детстве, это во дворе был просто технический язык общения. Жалко здесь нет лингвистов, которые объяснили бы, каким образом бранная лексика так распространилась в нашем обществе примерно в 20-х годах, в момент разрушения деревни, такой выброс этих людей, терявших корни, культуру и быт, в город, в общежитие. И произошел тот слом национальной культуры, природного всего. Переломилась языковая среда и мат превратился чуть ли не в самое обыкновенное слово. Конечно, это чудовищно. Но только, к сожалению, поздновато мы об этом вспомнили. Вот если бы кто-то озаботился в конце 20-х годов и не стал бы мучить людей, то так бы не матерились. А когда у нас замечательные начальники все… Покойного вспоминать не буду. Но видно, когда начальник выступал на экране телевизора, с трудом слова говорил, опуская мысленно ту основную лексику, на которой он привык разговаривать. И так у нас разговаривало все начальство советское.

Хитяева:Правильно, ругались раньше, да, ругаются и будут ругаться,

Млечин:Это плохо, что будут ругаться.