Суданская трагедия любви

Увидев направленный в его сторону диктофон, Джозеф как-то сразу подтягивается, как если бы я снимал его кинокамерой, и продолжает говорить:

— Я не был среди анья-нья, но всегда поддерживал их, чем мог. А вы знаете, что это анья-нья?

Мне вспомнилось письмо Юджина, в котором он писал об этих отрядах повстанцев.

— Да, — говорю, — муха такая, и так назывались южно-суданские племена, нападавшие на правительственные войска, как мухи из леса.

— Так, — одобрительно сказал Джозеф, — вы хороший журналист, подготовленный. Тогда вам должно быть понятно, что мы не могли хорошо относиться к арабам не потому, что они арабы, а мы нет, а потому, что они пришли к нам со своими порядками, со своей мусульманской религией, пришли не помогать нашему народу, а использовать его в качестве рабочей силы, в качестве своих слуг. Мы не хотим этого. И мы не могли принять их правила. У нас свои обычаи, своя жизнь.

— А разве не они строили здесь фабрики, дороги, мосты, дома?

— Нет, не они. Это мы строили с помощью России, Италии, Китая, Болгарии и других стран, которые нам помогали и помогают сегодня.

И тогда я задаю вопрос, который, собственно, привёл меня в эти края:

— Мистер Джозеф, — у вас в этом районе построен консервный завод с помощью советских специалистов. Я бы хотел его увидеть и услышать, какие у вас были отношения с русскими специалистами.

Разговаривая с Джозефом, я на мгновение забыл, что на заднем сидении находится его дочь Рита и внимательно слушает нашу беседу, поэтому безо всякой задней мысли, продолжаю тему:

— Ко мне попали письма переводчика, который работал у вас на фабрике. Очень интересные письма. Он там упоминает и вас.

— А как его фамилия?

— Березин. Может, помните? Он был с последним специалистом-электриком.

— Зе-еня-а-а? — раздался протяжно голос за моей спиной.

Я тут же спохватился, что сказал лишнее, но было уже поздно. Откинув покрывавший голову топ, она протянула руку и дотронулась до моего плеча, спрашивая на русском языке:

— Ты его видель? Где он?

Я вынужден был признаться, что не видел Юджина, но надеюсь найти, так как знаю, где его искать.

Рита расплакалась, а с нею вместе заплакала и Халима. Джозеф останавливает машину, выходит успокаивать дочь, открывает дверцу машины, гладит Риту по голове. Я тоже выхожу и открываю дверцу со своей стороны у Халимы. Она прислоняется ко мне головой и говорит сквозь слёзы:

— Не могу видеть, как мама плачет.

То, что Халима прижалась ко мне, настолько поражает Риту, что она перестаёт плакать и с изумлением смотрит на нас. Слёзы ещё видны на глазах, но они быстро высыхают.

— Почему? — только и спрашивает она.

— Это мой муж, — тихо отвечает Халима, ещё крепче прижимаясь ко мне.

— Мы любим друг друга, — добавляю я. — Это произошло неожиданно для нас обоих, но так случилось. И я прошу вашего согласия на наш брак.

Моя просьба на дороге, посреди саванны, звучит, по меньшей мере, странно. Я это понимаю. Слова вырвались сами по себе. Но я обнимаю сидящую в машине Халиму. Нещадно палит солнце на закате. Здесь оно всегда жаркое.

Мать Халимы смотрит на Джозефа. Тот, молча, закрывает дверцу Риты и садится за руль. Я отпускаю Халиму и усаживаюсь рядом с Джозефом. Машина трогается. Слышу, как две женщины за спиной переговариваются между собой на непонятном мне языке динка. Джозеф внимательно прислушивается, не вступая в разговор, но посматривая на меня. Я сижу, как в воду опущенный, не зная, что говорить. Мысли все смешались. О чём там говорит моя милая? Что думает Джозеф? Как решается моя судьба? Что с их традициями? Всё так неожиданно.

Появились первые дома. Проезжаем мимо фабричной стены. Почти возле каждого дома растут манговые деревья. Машина подкатывает к воротам огороженного каменной стеной дома. Джозеф достаёт из кармана пульт, нажимает на кнопку — ворота открываются. Да, технический прогресс добрался и сюда. Это удивительно наблюдать на фоне соломенных крыш на хижинах и полуголых воинов племён, встречавшихся по дороге.

Нас ждали многочисленные родственники, которые обнимают Халиму, а она держится всё время рядом со мной и представляет меня всем по имени. Женщины и мужчины протягивают мне руки. Я пожимаю их, а из головы не выходит мысль: что будет со мной и Халимой? Наконец, Халима, чувствуя мою напряжённость, улыбаясь, произносит:

— Женя, не волнуйся, мама согласился. Я бываю с тобой всегда. Мы садимся к стол и скажем. Все чтобы знать. Сейчас мама и дедушка хочет говори с тебя и меня.

Мы проходим в комнату, стены которой увешаны коврами. На полу тоже большой тканый ковёр. У одной стены стоит диван, на который усаживают нас с Халимой, а Джозеф и Рита садятся в кресла напротив. Между нами круглый низкий столик. Разговариваем на английском языке. Халима спрашивает насчёт писем Юджина. Я достаю из дипломата, с которым не расстаюсь, пачку, перевязанную ленточкой, и протягиваю её матери, замечая при этом:

— Я могу дать их вам посмотреть, но оставить не могу, так как мне ещё предстоит найти их автора.