Суданская трагедия любви

— Спасибо за информацию, но, честное слово, я ещё сплю.

— Ты не заболел там случайно? Я тебя не узнаю. Ты где сейчас?

— Я в Джубе. Ну пока. До связи.

Понимаю, что такое окончание разговора Рите не понравится, но ничего с собой не могу поделать. Ей, видите ли не понравилась моя статья. И она, оказывается, совсем иначе представляет проблему украинского народа. Я откладываю телефон на постель и поворачиваюсь к Халиме. Я снова возвращаюсь в счастье.

Но странное дело, почему женщины так чувствительны? Халима спрашивает:

— Это звонил женщина? Тебе неприятно?

Я обнимаю Халиму и шепчу:

— Да, звонила журналистка. Сказала, что вышла моя статья в газете. Я люблю тебя, Халима. Выходи за меня замуж.

— Я уже вышла за тебя, — счастливо рассмеялась Халима. — Разве ты это не понимал?

— Понял, моя хорошая, понял.

Она гладит меня по голове и говорит:

— Ты самый хороший. А сейчас мне надо делать завтрак.

Она поднимается, откинув москитную сетку. Я любуюсь её плотной, красивой фигурой. Через небольшое окошко луч солнца падает на каштанового цвета кожу спины, выделяя талию и бёдра. Халима набрасывает на себя привычный для неё прозрачный халатик и выходит из комнаты.

Впервые за многие годы, с тех пор, как я перестал жить с родителями, когда за мной ухаживала мама, я чувствую себя как дома, в котором не нужно вскакивать, думая о том, как бы приготовить себе завтрак.

Эта мысль поражает меня своей обыденностью. Почему раньше, когда девушка, случалось, ночевала у меня, я по утрам бежал на кухню, стараясь угодить красавице, но как-то по-деловому с ощущением вины, которую нужно было загладить хорошим завтраком? А потом мы расходились, так и не ощутив более близкого влечения, когда хочется друг другу помогать, не думая о том, что это обязанность, а лишь потому, что знаешь, что эта помощь другому нужна, и оказывать её тебе приятно.

Я думаю, почему сейчас эта чудная женщина ушла готовить завтрак, а я воспринимаю это как должное, более того, как что-то обычное, как будто бы это случается изо дня в день, и мне это приятно. Может, действительно я просто утомился от своей холостой жизни, и мне необходимы постоянная нежность и ласки, которые мне были подарены судьбой сегодня? Ласки, которые не требовали никакой оплаты, кроме взаимности?

Почему она поверила именно мне, человеку, прилетевшему случайно за тысячи километров в командировку? Почему я верю ей и предложил выйти замуж, как говорится, с бухты барахты, не думая о том, где мы будем жить, где работать?

Эти вопросы скользя, проносятся в моей голове и исчезают, оставляя только одно желание, чтобы эта прекрасная женщина была всегда со мной, чтобы я всегда мог видеть эти сияющие синевой глаза под чёрными стрелками бровей, чуть расширенные ноздри, полные алые губы, маленький подбородок, тонкую шею, словно выточенные умелым резчиком по красному дереву, как и упругие груди, не уступающие по своей красоте знаменитым грудям Венеры, от которых их отличает только цвет кожи.

Видно, нас одновременно коснулся луч надежды на то, что эта случайная встреча может решить для нас обоих проблему внутреннего одиночества, которые мы оба испытывали: она — после гибели мужа, я — за постоянными заботами не находя себе постоянной спутницы жизни. Этот луч зажёг в нас обоих пламя любви, и мы, не задумываясь о том, кинулись в объятия, сжигая в пламени все преграды, все мыслимые и немыслимые препоны.

Да, это судьба всё тех же совпадений, которые меня преследуют последнее время. Я вспоминаю последнее письмо Юджина. Так неожиданно он отдался любви Риты, в результате чего родилась Халима, а теперь я так же неожиданно встречаю и влюбляюсь в эту прекрасную женщину. И я не хочу, чтобы судьба развела нас с Халимой, как развела Юджина с Ритой.

Окидываю взглядом комнату. Из-под москитной сетки она вся видется в мелкую клеточку. Останавливаю свой взгляд на кондиционере, к шуму которого я успел привыкнуть за несколько дней пребывания в Африке. Подумать только, не истекла ещё и неделя со дня моего отъезда в командировку, а произошло столько, что хватит на целую книгу описаний.

Под кондиционером окно со ставнями. Они закрываются на день от палящего солнца. Но пока ставни открыты. Возле окна по одну сторону платяной шкаф, по другую книжный. Хозяйка любит читать. Издали вижу на корешках книг английские и русские названия. На одной стене картина, как видно, привезенная из России.

В это время входит Халима, видит, куда я смотрю, и гордо говорит:

— Эту картину мне подарили перед отъездом друзя университета. Художник Шишкин. Называют «Три медведя». Только тут четыре медведя почему-то.

Я смеюсь и объясняю:

— Картина называется «Утро в сосновом бору», а не «Три медведя». Так её называют потому, что там три медвежонка. И написали её, как рассказывают, два художника. Шишкин написал лес, а медведей Савицкий. Но Третьяков, который основал Третьяковскую галерею, когда покупал у Шишкина эту картину, стёр с неё подпись Савицкого и заплатил только Шишкину, потому что на картине главное — это лес, его освещение солнцем и туман, а не медведи.