Белогвардейцы бросились вплавь, но мы перебили большую часть их. Тем временем Мокроусов велел грузить подводы обмундированием и продовольствием. Из казначейства сбежал кассир. Посланные за ним партизаны нашли его дома… По неопытности они удовольствовались только ключами, но не от кассы. А при вторичном визите к кассиру, конечно, его уже нигде не нашли. Около двух часов длилась бешеная перестрелка с чехословаками. Пули летели со всех сторон. В городском саду мы расстреляли несколько офицеров и одного генерала. Партизаны, не привыкшие к городской обстановке, стали преждевременно отступать. Надо было как можно дольше задержать наступление белых, чтобы вывезти обоз. Поэтому я стал в центре с отрядом и одним пулеметом. Белые заметили отход партизан и начали нажимать. Усилилась стрельба с крыш, пули падали около нас. Командир полка Галько прибежал сказать, что его части отходят. Мне тоже пришлось перейти на окраину города. Мокроусов велел восстановить общее положение; я отказался: – Части отходят по горе, и связь трудно наладить, пока наши цепи не выйдут окончательно за город.
Мокроусов вынул маузер и повторил приказание, – Можете стрелять, но восстановить сейчас боевой порядок в полках невозможно. Тем более, они мне не подчинены. – Я вам приказываю во что бы то ни стало задержать противника и оставаться до последнего момента! – отступил Мокроусов, – Это могу, – ответил я и приказал открыть огонь по наступающим цепям белых: они делали перебежку в садах и старались зайти в тыл.
Когда пулемет устанавливался на горке, я громко крикнул:
– Подтянуть ко мне две роты 2-го полка! Обойти сад! Пулеметы, – огонь!
Цепи белых стушевались, перебежка приостановилась, а я продолжал кричать:
– Отрезать белогвардейцев от сада! Выслать конницу на шоссе!
Бой продолжался около часу. Уже стемнело. Расстреляв все пулеметные патроны, я медленно отошел. На рассвете части собрались в д. Суук-Су. Мы потеряли только двоих. Хорошо, что вышли мы заблаговременно: узнав о налете на Судак, Врангель бросил с фронта пехоту и кавалерию. После судакской операции Врангель стал бояться за свой тыл. Он образовал внутренний фронт и командующим назначил генерала Носовича.
На стоянке в лесу Мокроусов отдал распоряжение сжечь шпалы, заготовленные для стратегической линии Джанкой – Перекоп. Это была феерическая картина! От квартирьера белых, захваченного разведкой, мы узнали, что с фронта сняты части 2-й конной дивизии и брошены на Судак.
Навстречу была выслана засада во главе с Захарченко, Булановым, Ивановым и др. Лишь только головная часть полка поравнялась с разведкой, грянул пулеметный и ружейный огонь. Белые в панике разбежались, оставив на месте убитых и раненых.
После нескольких дней отдыха
По приказу Мокроусова, полки разошлись по своим районам. Опять у подножья гордого крымского великана, Чатыр-дага, расположился наш полк. Но уже через несколько дней партизаны заскучали по боям. Идя навстречу настроению полка, я разработал план сложной операции и послал на утверждение командующего армией. Начальник штаба Погребной доказывал, что мой план не подходит и я потеряю всех партизан, Но Мокроусов знал боеспособность партизан, от благополучного же исхода операции зависела дезорганизация севастопольского района тыла Врангеля. Не колеблясь, командующий чиркнул на моем докладе: «С планом согласен. Для гибкости выполнения оперативных действий предлагаю полк разделить на две группы, в зависимости от обстановки. Командарм Мокроусов». Партизаны ожили: пришивали пуговицы, погоны, поправляли мундиры. «Производство в офицеры» совершалось быстро: из рядового превращались в полковника, на грудь навешивали георгиевские кресты, святые Анны, Владимиры. Такое переодевание заставляло партизан теряться в догадках. Приставали ко мне:
– Большой поход? Я отделывался шуткой: – Едешь на день, а еды бери на неделю. Даже Марии, несмотря на ее усиленные просьбы, не сказал, куда идем и что будем делать. Операция требовала совершенной секретности.