– Ну, хорошо, мы решим, а вы, сударыня, идите домой и будьте покойны. Мы вас известим заблаговременно. В коридоре мать обступили офицеры, каждый просился на переговоры. Мать отвечала: – Хорошо, хорошо, с удовольствием всех вас возьму! В то же время отпустили из-под ареста жену моего замученного брата Владимира. Переговоры не состоялись; по всей вероятности, белые пришли к твердому убеждению в бесцельности своей поездки в лес. Они ограничились лишь выпуском очередного воззвания к своим лесным «братьям». Но все-таки контрразведка долго изводила мою мать. Около окна ее хибарочки стоял точно почетный караул, тротуары гранило несколько шпиков. На базар, к соседке, – мать шла под охраной нескольких молодчиков. Самый опытный познакомился через соседей с матушкой и вел «политические» разговоры. – Вот, мамаша, когда я скрывался, – как трудно было моей матери! Бывало, пришлешь ей письмо, а она, бедная, плачет, плачет! Как ей тяжело было… Мать притворялась внимательной. – А вам сынок пишет что-нибудь? – ласково заглядывал в лицо шпик. – Нет, никаких сведений о нем не имею. Такая же слежка была установлена за домом, где жила вдова Владимира. Мало того, в соседней комнате поселился служащий «с убеждением против белых». После ареста Чернова, к невестке пришли два «крестьянина», якобы из леса от меня, и просили провести их в городской подпольный комитет. Мать невестки ответила, что ничего не знает, и попросила о выходе. Спустя несколько минут вернулось уже не два, а пять человек, и заявили о производстве обыска. Тогда мать невестки попросила соседа быть понятым. – Какие-то неизвестные, приходившие будто бы из леса, теперь хотят произвести у нас обыск. Сосед отказался, но, когда двое из пришедших сказали через дверь несколько слов, служащий «с убеждением против белых» открыл дверь и дружески с ними поздоровался. Во время производства обыска жилец разговаривал со старшим из группы на французском языке. После выяснилось, что жилец служил в особом отделе морской контрразведки.
Наступление на деревню Тавель
Разработав план наступления на деревню Тавель, мы в одно утро подошли к экономии, где находился отряд белых. Храбрые партизаны, начальник разведки Лука Гой и командир 1-й роты Николай, ворвались в здание с криком:
– Руки вверх! Белые не растерялись, – открыли стрельбу из револьверов; начальник разведки и комроты были убиты сразу на месте. Завязался бой. Пулеметы белых стояли под прикрытием, на цементных площадках. Нас прямо засыпали пули. Партизаны стреляли залпами. Наши пулеметчики, Штурин и Мельников, сбили пулемет белых и убили пулеметчика, но положение не улучшилось. Бесцельно наступать на каменное здание, жертвовать лучшими партизанами, не имея достаточно взрывчатых веществ. К тому же белые бросили силы из других деревень, с целью отрезать нас от леса. Резерв в двадцать партизан, конечно, не мог принять бой. В общем, операция оказалась неудачной, вроде сартонской. Правда, всякий нажим на белых имел большую моральную ценность, агитируя лучше всякого митинга в пользу нашей боеспособности и сплоченности. Но мы потеряли четырех (Луку Гоя, Николая, пулеметчика и санитара) храбрых и идейных борцов. Двое из наших, Юра Шумхайский и Миркин, были ранены. Миркин, стоя на боевом посту, не давал возможности выглядывать белым; был тяжело ранен, находясь в сфере сильного пулеметного огня. Уважая его храбрость, партизаны, рискуя жизнью, вынесли Миркина из поля боя. Характерно отметить – в полку были евреи: Вульфсон, Бродский, Гриневич, Меломедов, Хаевский Муля, Шницер, Зеликман, Гриша и много еще активных работников-евреев. Все они были храбры подобно Миркину. Своим героизмом они служили примером для всех краснозеленых. Белые потеряли несколько убитых и раненых. Белые долго издевались над трупами наших товарищей. По глубоким балкам, в полном порядке, двигался полк, неся на плечах, на самодельных носилках из шинелей, двух тяжело раненых партизан. Они страдали молча, кровь сочилась через серое сукно на горные камни. Лица партизан были хмуры, сердца разгорались еще больше злобой к белым.
Борьба с антипартизанской агитацией