Судьба и другие аттракционы (сборник)

– Смотреть ужасающие, а потом преисполненные гармонии и света картинки перед порогом, – отец Арбова освобождается от объятий. – Не смотреть после. Какой в этом смысл? Какая здесь истина? Ужас страшнее, чем в Реальности. Гармония и свет вообще несоизмеримы с реальными – с теми, что иногда даны, даются нам в жизни и жизнью. Эта истина освобождает тебя или же издевается над тобой… лишает надежды, лазейки, даже щелочки маленькой саму реальность?

– Лучше всё-таки знать, – еле слышно сказал Арбов.

– То, что вначале ужас, а потом свет – это что, победа? Твоя? Бытия? Небытия? Или же просто специфика нейрохимической реакции в угасающем мозге? А там, за порогом, после ?.. Я всегда считал, что нет тайны, нет вообще ничего, и не может быть. Но отсутствие оказалось настолько несоразмерно тебе и душе, так немыслимо глубоко, что… – хватает Арбова за плечо. – А я вот не знаю, что! Отсутствие несоизмеримо глубже всего, что есть, всего, что будет – нам не представить. Вот в чем дело. А не в том даже, что Небытие неимоверно больше Бытия. Бытие камуфляж, понимаешь?!

Арбов пытался успокоить его объятием. Отец тоже обнимает его.

– И только вернувшись оттуда , – говорит отец Арбова, – сейчас вот только вдруг понял. Главное – глубина. Глубина чего – это уже подробности.

– Если в самом деле такая глубина, если столько отсутствия и Ничто, значит, бытие безосновно, ведь так? Так?! – Арбов спрашивает, закликает отца, будто от него зависит здесь. – Пусть безосновность, ладно? Ни величия, ни разрешения, снятия всех неразрешимых противоречий, ни истины, ни цели – пусть безосновность только. Это значит, что бытие, свобода и мы сами – не фикция, не наша дурная фантазия, не сон. И пусть Небытие сколько угодно превосходит бытие, что нам тогда до этого!

– Не для моих мозгов это, Сёма, – говорит отец Арбова. – Надо было вернуть оттуда кого-нибудь поумнее. А ведь мне скоро уже обратно. Обратно. – Борис Арбов будто пробует на вкус слово. – Это называется по-другому. Мне во второй раз придется умирать.

Арбов прижимает отца к себе. Они стоят так щека к щеке.

– Ты знаешь, Сема, мало-помалу я начинаю поучать тебя по жизни. Тебя всегда бесили мои советы, нотации. Потому, наверное, что ты сын, я отец. К тому же этот мой зуд советовать – в этом и мое самодовольство и…

– Папа, какие тебе еще нужны доказательства собственной реальности?

– Вот ты сейчас остришь, я демонстрирую способность к самоиронии, а ближе… к концу мы устанем друг от друга, будем выжаты, измочалены, как у нас всегда бывало. И сама, – он опять ищет слово, – экстремальность ситуации «воскрешения» ничего не изменит.

– Это такая бесконечность, да? Разумеется, дурная. Она именно меня всегда и возмущала. То есть получается, я боролся не с тобой, папа, а с бесконечностью? Но любовь… почему любовь ничего почти-что не меняет здесь? Почему ничего не может?

– Она утяжеляет, Сёма. Всё становится здесь зануднее, может, даже бездарнее, когда любовь.

– Но она есть. И слава Богу.

– У меня всё же есть одно преимущество перед тобой, Сёма. Я лучше переношу собственную бездарность. Особенно сейчас.

– Просто отцовская любовь великодушнее и терпеливее сыновней. Но это нехитрое знание вот как-то не следует из моего собственного отцовского опыта.

18

Лидия достала было мобильник, но передумала, вообще отключила аппарат, убрала в сумочку. Зашла на почту, купила карточку.

– Рич, привет, – обрадовалась Лидия, когда на другом конце ей спросонок сказали «Алло!»

– Есть работа. Рич, тебе наверно уже надоело разоблачать супружескую неверность?

– Ну?

– Приготовьтесь к гимнастике для мозгов. Мария Кляйн. Ты записываешь? Родилась пятого апреля 1950-го во Фрайбурге. В 1974-м, обвенчавшись с Куртом Ветфельдом, уехала с ним в Штаты, умерла три года назад в… Что? Хорошо, я всё тебе сброшу на e-mail.Но ты послушай, послушай, говорю, я это писать не стану. Изучи подробнейшим образом все обстоятельства смерти, было ли что подозрительное, проводилось ли расследование. И так далее, и так далее, не мне тебя учить. Если будет хоть что-то, пусть даже не сомнение – тень сомнения, копай не останавливайся. Подними всё о её муже, это в любом случае, ты понял? У тебя есть какие-нибудь контакты во Фрайбурге? Да! Вот и славно. Результаты вышлешь, нет, в отель ни в коем случае, не в отель, говорю, ты слышишь? Я пошлю e-mail с почты, на почту и отвечай. Нет, e-mail на почте, это не девятнадцатый век. Нет, это не мания преследования. Нет, мне самой ничего не угрожает кроме кризиса среднего возраста. Да, я примерно знаю, сколько это будет стоить. В чем здесь гимнастика для мозгов? А ты начни, начни, увидишь. Это тебе не бухгалтера Джонсона сфотографировать с секретаршей из соседнего отеля в ресторане.

Смеется какой-то остроте своего собеседника.

– Ладно, Рич. Пока.

19

– А мне уже не важно, как это сделано, для чего – я хочу, чтобы он был, – говорит, вдалбливает Арбов управляющему. – И чтобы он не страдал.

– Я вам уже говорил Семен, это у нас впервые. Почему вы мне не верите?

– Чем же мой отец…