Ксения была одета в серебристое платье, на шее — жемчужное ожерелье, на голове — бриллиантовая корона. Волосы длинными локонами ниспадают на плечи.
«Только в 11 час. вечера мы могли переодеться и уехать в придворных экипажах в пригородный Ропшинский дворец, где должны были провести нашу брачную ночь, — продолжает свой рассказ Александр Михайлович. — По дороге нам пришлось переменить лошадей, так как кучер не мог с ними справиться.
Ропшинский дворец и соседнее село были так сильно иллюминованы, что наш кучер, ослепленный непривычным светом, не заметил маленького мостика через ручей, и мы все — три лошади, карета и новобрачные упали в ручей. К счастью, Ксения упала на дно экипажа, я на нее, а кучер и камер-лакей упали прямо в воду. К счастью, никто не ушибся, и к нам на помощь подоспела вторая карета, в которой находилась прислуга Ксении. Большая шляпа с страусовыми перьями Ксении и пальто, отделанное горностаем, — были покрыты грязью, мои лицо и руки были совершенно черны. Князь Вяземский, встречавший нас при входе в Ропшинский дворец, как опытный царедворец, не проронил ни одного слова…
Нас оставили одних… Это было впервые со дня нашего обручения, и мы едва верили своему счастью. Может ли это быть, что никто не помешает нам спокойно поужинать!
Мы подозрительно покосились на двери и затем… расхохотались. — Никого! Мы были действительно совсем одни. Тогда я взял ларец с драгоценностями моей матери и преподнес его Ксении. Хотя она и была равнодушна к драгоценным камням, она все же залюбовалась красивой бриллиантовой диадемой и сапфирами.
Мы расстались в час ночи, чтобы надеть наши брачные одежды. Проходя в спальную к жене, я увидел в зеркале отражение моей фигуры, задрапированной в серебряную парчу, и мой смешной вид заставил меня снова расхохотаться. Я был похож на оперного султана в последнем акте…»
Через несколько месяцев Александр III скончался. Он умирал в Ливадийском дворце. Рядом находились Мария Федоровна, дети, Ксения с мужем и только что приехавшая в Россию «милая Аликс» — принцесса Алиса Гессенская, невеста цесаревича. Все чувствовали, что кончается целая эпоха. Эпоха, которая для близких Александра, а также для тех, кто, как и он, твердо стоял на позициях консерватизма, была временем спокойствия и процветания, для других же — временем страшного гнета и застоя. И теперь все с нетерпением ждали, каким покажет себя новый император.
Несмотря на грустные воспоминания, Александр Михайлович и Ксения еще не раз возвращались в Крым. Один из их «ближайших соседей», небезызвестный князь Феликс Феликсович Юсупов, в своих мемуарах вспоминает: «Все императорские имения располагались на побережье. Государь с семьей жили в Ливадии… Рядом с нами находилось имение Ай-Тодор, великого князя Александра Михайловича. Воспоминания об это имении — из самых для меня дорогих. Стены дома, увитые зеленью, тонули в глициниях и розах. Все здесь было прекрасно. Главным украшением усадьбы была великая княгиня Ксения Александровна. И сама-то красавица, свое самое большое достоинство — личный шарм — она унаследовала от матери, императрицы Марии Федоровны. Взгляд её дивных глаз так и проникал в душу, её изящество, доброта и скромность покоряли всякого. Я уже в детстве радовался ее приходам. А уйдет — побегу по комнатам, где она прошла и жадно вдыхаю запах ее ландышевых духов».
За первые тринадцать лет супружества Ксения родила дочь и шестерых сыновей. Первой, в 1895 году, на свет появилась Ирина, которая спустя девятнадцать лет станет женой того самого Феликса Феликсовича Юсупова-младшего.
Потом родились сыновья — Андрей, Федор, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий. «Я никогда не симпатизировал отцам, терявшим в день рождения детей голову, — вспоминает Александр Михайлович. — Сам я неизменно оставался при Ксении, пока все не было благополучно окончено. Чтобы облегчить ей родовые муки, придворный доктор давал ей обычно небольшую дозу хлороформа. Это заставляло ее смеяться и говорить разные забавные вещи, так что наши дети рождались в атмосфере радости. Каждый раз, при рождении ребенка, я считал своим долгом следовать старинному русскому обычаю. Он заключался в том, что при первом крике ребенка отец должен зажечь две свечи, которые он и его жена держали во время обряда венчания, а потом он должен завернуть новорожденного в ту рубашку, которую он надевал предыдущей ночью. Это, быть может, глупое суеверие, но мне казалось, что это придавало больше уверенности Ксении».
Ксения и Александр с детьми много ездили по Европе, гостили у заграничной родни, бывали на модных курортах, а потом всегда возвращались в Россию — в Ай-Тодор, в Гатчину, в Петербург.