Судный год

– Так вот. Я был тогда в Норильске на гастролях. Самый-самый конец советской власти. Пили мы в тот вечер у меня в номере очень много. Даже по их северным меркам. В семь утра надо было вылетать. Гости разошлись за пару часов до отлета, и я уже начал собирать вещи. А тут вдруг в дверь стучат. Я открыл. Стоит женщина. По виду узбечка или киргизка какая-то. Трезвая вроде, глаза горят. Но худая, страшная. Зашибись. Даже если бы миллион баксов заплатили, я бы не соблазнился. Хотя бабки тогда мне ой как нужны были. Голос хриплый, прокуренный. Она говорит: «Слушай, парень, дай немного денег, а? Мужик мой отпускать не хочет, а мне домой добираться нужно позарез… Я вчера на твой концерт пошла. В первом ряду сидела, справа. Ты, конечно, и не заметил… Не удержалась, больно уж хотелось самой увидеть, как бабу свою распиливать будешь. Ну и поистратилась. Совсем немного не хватает». С деньгами у меня было не шибко, да и много народу тогда вокруг побиралось. Но будто загипнотизировала она меня. Выложил бумажник. «Бери, – говорю, – сколько тебе там надо». – Спринтер с рассеянным прищуром смотрит на Ответчика, но не видит его. Он сейчас в номере норильской гостиницы, и ему не до брата. – Она взяла небольшую пачку, а после этого вдруг: «Лицо у тебя хорошее… Ты сегодня-то пересиди, не лети никуда. Этот самолетик в море жахнет. Почище твоего фокус будет». Я смеюсь, а она неожиданно оскаливается и со злостью орет мне в лицо: «Чего, дурак, смеешься, я правду говорю! Там вас должно двенадцать человек из Ленконцерта лететь и всем им жить осталось восемь часов, не больше! Никуда ты утром не полетишь. Здесь, в номере, отсиживаться будешь как миленький. (Еще с детства всегда становился «миленьким» Спринтер за пару минут разговора с незнакомой женщиной. Но, похоже, тогда это было совсем другое.) У меня друг в аэропорту работает… А болтать станешь, тебе плохо будет… И мне тоже». Ну и страшно очень мне стало. Уж очень искренне она говорила. На кой черт рисковать? Потом, думаю, надо позвонить, предупредить кого-нибудь. Но что сказать, не знаю. Что какая-то баба лететь не советовала? Слишком глупо звучит. А если действительно это правда? Потом ГБ начнет мурыжить? И дружки ее «знакомого» за мной всю жизнь гоняться будут? Ну и решил не возникать. В общем, никому не позвонил и остался. А вечером сообщили, что самолет действительно разбился! Вот так точно, как она сказала. Упал в море. Наверное, у них там в Норильске свои разборки были. Чуть крыша тогда не поехала. Напился как свинья со страху. Лег спать.

Спринтер ненадолго задумался, словно вспоминая следующую фразу. Может, это еще одна из его бесчисленных историй в жанре отрепетированной мистификации? И она не до конца отработана? Раньше он часто менял истории из своей жизни. Пробовал разные версии. Я называл это «строить планы на прошлое». Как видно, в моем лице появилась понимающая улыбка, но сразу исчезла, натолкнувшись на недоуменный взгляд брата. И правда. Ничего смешного в словах Спринтера не было.

– Ну вот… И на следующий день во сне приходит опять та же баба. Ты знаешь, ни в какие сны я не верю. Но уж больно странно. «Сегодня, – говорит, – спасла, пожалела, значит. А больше не буду. Судьба у тебя дурная, недолго осталось. Тело у тебя уже испорченное. Если фокусы свои не бросишь, дольше двух лет не протянешь». Только и это еще не все. Перед отлетом снова встретил ее в зале ожидания. А рядом с ней мужик. И я вздрогнул, разглядев его лицо. Это был я сам! Лишь сильно постаревший. Сначала, конечно, решил, что это ты. Но ты-то три года жил в Бостоне и в Норильске никак не мог оказаться. Ну вот. Стою совсем обалдевший и не знаю, что делать. А она глазами показала, чтобы не смел подходить… Ну я и не посмел… Словно гипноз какой-то…

Что-то здесь не так… Встреча Спринтера с самим собой явно выпирает из этой красивой (слишком красивой?) истории. Торчит как острый железный штырь на месте отломанной руки у одной из его пластилиновых фигурок… Но это ведь еще явно не конец. Рассказчиком Спринтер всегда был умелым. Знает, когда приостановиться…

– После, когда уже вернулся в Питер, долго думал об этом и понял, что это она стояла, прислонившись спиной к зеркалу. И увидел я рядом с ней просто свое отражение. – Ну, слава Богу, хоть присобачил снова оторванную руку! Сейчас он объявит, что разыграл меня, сделает зверское лицо, и мы оба, как бывало в детстве, расхохочемся. – Но вот что уж совсем удивительно, я позвонил знакомому, который живет в Норильске. Он клянется, что зеркала там никогда не было! Даже карточки прислал всего зала ожидания в аэропорту… А потом у меня эту проклятую опухоль обнаружили… Ты понимаешь, о чем я?

– Нет.

– Пожалуй, и я нет, – после короткого размышления соглашается Спринтер.