Судный год

Может, действительно, надо было бы договориться и он убедил бы Истицу забрать свою телегу? Мало ли чего? После короткого, но всестороннего обсуждения с самим собой этого вопроса – несмотря на нехватку времени, дискуссия была весьма сумбурной – убеждаюсь, что был прав. Нет уж! Помогать ему не собираюсь! Было бы в этом небольшое предательство… С любовью к врагам у меня всегда были проблемы… Дело издохнет, как только дойдет до суда, и без всяких договоров с бывшими кагэбэшниками… Чему бы ни учила народная мудрость, но понять и простить – вещи совсем разные…

«Черт с ним! – подвожу я для себя итоги обсуждения. – Пусть катится этот мелкий обломок советской империи со своим ацетатным галстуком в тартарары». Смысл этого старинного слова я знаю довольно приблизительно. Но его труднопроизносимое звуковое наполнение, пересыпанное глубоко в горле тремя раскатистыми рычащими «эр-р», чем-то очень нравится. И с удовольствием повторяю на случай, если удастся воспользоваться им здесь, в Бостоне, снова: «В тартарары!»

Но на следующий день все видится совершенно иначе. Я всегда был человеком настроения. Что я тут устроил? Для чего нужно было этого несчастного Арона добивать? Он и так уже, бедолага, столько намучился. Теперь ведь совсем неважно. Закончилось время борьбы. Аминь… Настало время… чего?.. А я ногой в челюсть, лежачего… Человек я злопамятный, хотя и не мстительный. Но сразу новые вопросы один за одним лезут в голову. Может, это он приговорил троюродную сестру мою подать жалобу в суд на меня? Непонятно лишь, зачем было делать себя опекуном? От нее наследства уж точно не останется.

И я начинаю беспорядочно рыться в памяти. Пытаюсь найти, еще не понимая, что ищу. Но все-таки нахожу! Когда еще сидели в отказе, Арон рассказывал про своего дядю в Израиле, который прислал вызов. У него была странная профессия – охотник за невостребованной недвижимостью. Это и был «дядя Шимон»? Выскочивший, будто кукушка из ходиков с гирями, с часовой точностью, как раз когда я был в Амхерсте? Прокуковал свои позывные в телефонную трубку и исчез?

21. Досточтимый судья Джонс и охотник Шимон

(Бостон, 20 декабря 1991 года)

Получил письмо от Спринтера. Он приезжает восьмого января. Всего на несколько дней. Из Бостона поедет в Вашингтон, там у него партнер по бизнесу, потом в Лос-Анджелес, там у него дружки, потом еще куда-то. Ни слова про Аню. Шесть лет не виделись, теперь вот наконец объявился… Чужой, очень быстро и неправедно разбогатевший человек, о котором я ничего не знаю, но… Мой брат-близнец, о котором я так часто вспоминаю, пожалуй, ко мне уже и не имеет никакого отношения, но… Каждая мысль о Спринтере на самом излете наталкивается на непреодолимое препятствие и, не успев превратиться в законченную фразу, всегда обрывается очередным «но» и бесконечным многоточием за ним…

Слишком много он значил в моей предыдущей жизни… а сейчас непонятно… что я знаю о жизни российских олигархов?

Второе слушание иска Истицы Инны Наумовской против Ответчика Грегори Маркмана. За роковым барьером амбал-полицейский (судебный пристав?) с осовелой (или правильнее осоловелой?) мордой шевелится бляхами и пуговицами на синей гимнастерке. Блестящая кобура на жирном боку. (

Невозможно поверить, что там может прятаться чья-нибудь смерть.) Оглобли надбровных дуг над заплесневелыми глазами. Сонно потягивается во весь свой богатырский живот.

В зале на самой последней скамье обвиняемые. Как можно дальше от тех, кто будет их судить. Все, кроме одного, бедно одетые негры и пара женщин, которые пришли за них болеть, страдать с ними. Публика. Назначенные судом (бесплатные? как сыр в мышеловке? захлопнется и оттяпает несколько лет жизни?) защитники вместе с полицейским по другую сторону барьера, по другую сторону баррикад. Эти ведут себя очень непринужденно. (Их судьбы здесь сегодня решаться не будут.) Одна из защитниц, высокая, с правильными чертами лица, в бело-коричневом пончо на острых плечах, сидит, повернувшись к публике, на столе между двух стоящих помпроков. Болтая ногами, рассказывает смешную историю. Отслоившиеся тени судейских свалены кучей в углу под знаменем штата. Место судьи пусто.

Водянистый студень в глазницах у полицейского начинает медленно колыхаться. Что-то осмысленное появляется в физиономии. Поскрипывая портупеей, неохотно приводит свое большое тело в вертикальное положение. С трудом удерживает его. По залу прокатывается волнение.

– Всем встать! Досточтимый судья Джонс будет проводить слушание в этом зале! – чеканно выкрикивает он. – Да хранит Бог наш великий штат Массачусетс!