Судный год

Защитник принюхивается, пытается взять след. Лицо становится озабоченным, напряженным. Ответчику сейчас кажется, что он видит, как шевелятся лазурные извилины в лысой адвокатской голове. Мелькают огоньки. Электрические сигналы носятся по белым, желтым, коричневым нейронам, синапсам. Биологический компьютер работает на полную мощность.

Наконец лицо Защитника расслабляется. Огоньки понемногу начинают гаснуть. Теперь он уже не молчит, но безмолвствует, торжественно немотствует. Только что одержал весьма важную победу. Компьютер выдает тишину, которая приподнимается и повисает прямо перед лицом Защитника. И в этой тишине сигарета, как дымящийся белый карандаш в руке, уверенно выжигает длинным красивым курсивом два слова, похожие на его имя и фамилию. Джерри Путнам. Расписавшись сигаретным дымом, он с удовлетворением ставит в конце точку и выбрасывает сигарету. Обреченный окурок мерцает в девственном снегу, из последних сил цепляясь за жизнь.

– Все становится на свои места… и опекунство, и жалоба нашей Истицы… хотят выиграть время… – Должно быть, в его словах что-то есть. Только вот непонятно что? – Вчера жена Штиппела вышла со мной на связь… Это не вы дали ей мой телефон?

– Ничего я ей не давал.

– Энергичная женщина… Я так понял, вы с ней договорились… – Поворачивается к Ответчику, долго смотрит на него, еще сильнее усугубляя снова наступившее безмолвие. Торжественное выражение, как видно, не собирается покидать его лицо. – Они убедят нашу Истицу снять обвинение, а вы ни с кем ни о ней, ни о муже ее говорить не будете… Просила передать слово в слово… Вы знаете, о чем идет речь?

– Не знаю и знать не хочу.

– Ну как хотите… Мое дело вам сообщить. Остальное меня не касается. Но будьте осторожнее. Они ведь и передумать могут… Хотя теперь уже все равно не повлияет… – В лице его крупными буквами сейчас написано: «больше ваш процесс я обсуждать сейчас не собираюсь».

Защитник долго и обстоятельно трясет безразличную руку своего подзащитного. Торопливо уходит. Там, где он ступает, в асфальте появляются сдвоенные овалы черных луж. Я гляжу в его удаляющуюся спину и в этот момент снова осознаю, что отношения наши становятся все более натянутыми. Но пока не закончатся слушания, обрывать их нельзя. Наконец он растворяется под землею, во всепоглощающем жерле метро.

У меня голова идет кругом, и начинает укачивать. Опускаюсь на скамейку, закрываю веки. Грузить себя тем, что только что прочел в лице своего адвоката, не хочется… Снова вспоминаю про синюю птицу с десятью цифрами на хвосте, которую Норман послал через меня своей вдове. На прошлой неделе, несмотря на свое обещание, позвонил. Никто не поднял трубку. Потом еще раз десять пытался дозвониться. Телефон никогда не отвечает… Может, она действительно уже с Норманом? И никакого разумного объяснения этой дикой истории не будет?.. Наверное, по номеру телефона нетрудно узнать адрес…

Потом среди весело пляшущих солнечных искр опять всплывает ласковая пасторская физиономия… Изображение то совсем размывается, то становится четче, будто мне подбирают правильные очки, чтобы смог до мельчайших деталей рассмотреть и запомнить этого человека. Чтобы в любой момент мог вытащить из памяти.

Этот иск против меня, мой странный Адвокат, бывший гэбэшник, а ныне профессор Арон, поменявший здесь фамилию, дядя Шимон, охотник в Израиле, синяя птица с цифрами на хвосте – как-то это все связано между собой. Надо как можно быстрее разобраться. Иначе плохо будет. Но непонятно даже, с какой стороны подступиться. Мой собственный кубик Рубика. Похоже, очень долго его вертеть придется, пока все не станет на свои места.

22. Разговор близнецов. Их первая жена. Многофигурный гамбит Спринтера

(Бостон, 5 января 1992 года)

Весь ноябрь и декабрь моя жизнь не выходила из треугольника суд-Лиз-работа, все больше приближаясь к той вершине, где находилась Лиз. Но виделись мы лишь раз или два в неделю – Лиз появлялась всегда неожиданно, без звонка, – и своих ночей у нас не было. А может, и благодаря этому. Так что я стал уже привыкать к постоянному сиянию у себя в душе. Что-то вроде безоблачного неба, подсвеченного утренней зарей. Правда, иногда сомнения, причины которых сам до конца не понимал, тревожными грозовыми тучами проносились по нему. Но быстро исчезали.

Последнюю неделю вообще не встречались. Тридцать первого декабря сразу после полуночи не удержался и позвонил. Под шум гостей на другом конце пробормотал ей немного своей любви и, не дожидаясь, пока заговорит, повесил трубку. И пошел спать.

Четвертого января приехал наконец в гости из Питера Спринтер, мой разбогатевший брат. Приехал он на неделю раньше, чем я ожидал. В последний момент поменял билеты и сообщил по телефону лишь вчера вечером. На него это похоже.