Судный год

Явление досточтимого судьи Джонса (судья 3) публике. Досточтимый вбегает семенящей походкой. Огромный нахохлившийся коршун со сложенными крыльями и колючими глазками. Вот-вот расправит мантию и с угрожающим криком начнет кружить над залом, выискивая себе новую жертву. (Это не фигура речи, все гораздо менее романтично: тут реальная расплывшаяся в воздухе фигура судьи, усаживающегося сейчас в свое кресло. И над ним в стене «На Тебя, Господи, уповаем мы».)

Ответчик усаживается на краешек скамьи возле двери и чувствует тепло сидевшего здесь до него. Душа, как обычно во время этих бесконечных заседаний, ни в чем не участвует.

Невнятные полузадохшиеся фразы, которыми обмениваются подсудимые и их сопровождающие, сливаются в приглушенный шепот, понемногу вытягивающийся в тугой конус за барьер. И вершиной конуса становится глянцевитый череп воссудившегося Джонса.

Прокурор, невзрачный человек в мешковатом синем костюме, сидит слева от Досточтимого, прямо под звездно-полосатым. Казенные адвокаты (все, кроме той, что в пончо, блеклые молодые мужчины англо-саксонско-протестантского вида, в темных пиджаках, белых рубашках и галстуках и с безукоризненно ровными зубами), выстроившись в очередь, отдают прокурору свои бумажки и тихонько с ним шепчутся. Он задумчиво кивает. Наверное, предлагают сделки с обвинением, чтобы дело не дошло до суда. Как объясняет Адвокат, дела в суде обычно кончаются сделками. Это лишь в СССР принципиальный гражданский суд никогда не шел на сделки с ответчиками. Тут сделка не считается чем-то постыдным. Потом казенные знаками подзывают подопечных и идут с ними шептаться в коридор, обсуждать условия сделок.

– Ненавижу тебя, сволочь! У-урод! – шелушащимся сценическим шепотом неожиданно произносит рядом с Ответчиком корпулентная женщина своему соседу. Секс-бомба многократного действия. (По эту сторону барьера говорят и даже кричат только шепотом.)

Она отодвигается и без всякого выражения глядит на меня. Жесткие курчавые волосы торчат во все стороны. Постепенно что-то двусмысленное появляется во взгляде. Пара грудей над широкими бедрами беззвучно дергается, будто они под током и рубильник заклинило. Женщины с такими телами не должны носить джинсы. Юбка смягчила бы немного… Природа готовила ее к деторождению, а не к бесконечным часам в мертвых судейских залах. Слабый запах вина и пота вместе с застарелым запахом несчастья стоит у меня даже не в ноздрях, а уже в глубине пищевода. Теперь она посматривает на соседа. Начинает играть глазами в хорошо знакомую им обоим игру. Похоже, играют они на деньги. Он кивает, протягивает ей купюру, она придвигается и берет его за руку. Кладет себе на джинсы между ног. Подрагивает между двумя их запрокинутыми шеями неровный кусок серо-зеленой стены. (В юбке это было бы гораздо сложнее и заметнее.) Расстегивает молнию, откидывается назад, не отрываясь глядит на меня и довольно громко причмокивает. Нашлепки румянца вспыхивают на пухлых щеках. Прикрывает ладонью руку соседа, которая сейчас дрожит в джинсах. Плавные тазобедренные движения ускоряются. Как видно, само сознание, что они это делают в суде и что я на нее смотрю, очень сильно возбуждает.

Здесь все преувеличено и обнажено до предела. Любое самое примитивное действие приобретает совсем другой, гораздо более трагический смысл. Ведь через несколько минут кого-то из них могут отправить в тюрьму…

Я отворачиваюсь. Сцена продолжается (но в замедленном темпе, крупным планом) у меня в голове. Сдавленное мычание-стон возвращает к действительности.

Досточтимый роется скрюченными пальцами в бумагах. Сексуальная сцена, только что произошедшая прямо перед его глазами, никакого впечатления на него не произвела. Хотя, может, и не заметил… Отработанным быстрым движением в стороны обеих рук расправляет крылья мантии и нависает над залом. С угрозой поигрывает искалеченными отражениями в огромных очках. Наклоняется к своему микрофону. Поводя хищным носом, обнюхивает его и объявляет фамилию Ответчика.

Я призываю себя к спокойствию и, путаясь в ногах, подхожу к барьеру. Защитник тут же делает стойку и становится рядом. Досточтимый долго и внимательно рассматривает нас. Наконец оценивающий взгляд, словно под тяжестью приговора, который предстоит вынести, опускается в бумаги.

– Молчите, – предупреждает скороговоркой Защитник. Улыбается сразу всеми своими тридцатью двумя ликующими острыми зубами. Края прозрачных, странно завитых ушей становятся пунцово-красными. Может быть, и для него этот процесс все же что-то значит?