Судный год

Бостонские музеи, понятное дело, интересовали брата намного меньше, чем прошлогодний снег, все еще лежавший на тротуарах. Часа два ходили по городу. Сейчас сидим вот у меня в квартире и потягиваем коньяк. Спринтер в расстегнутой рубашке разлегся в кресле, вытянув длинные ноги и уверенно положив руки на подлокотники. Вид у него ленивый и довольно благодушный. Маленький золотой магендовид мерцает в прилизанной черной шерсти на груди. Половина лица в темноте, и оттуда идет его голос. Колышется солнечный ободок над наполненной рюмкой. Рядом на столе изумрудная грузная муха, чудом дожившая до зимы, тоненькими ручками мелко потирает мордочку и посматривает на братьев.

Я немного нервничаю, хотя и не могу понять почему. (Может, в глубине души надеюсь, что теперь установятся между нами какие-то совсем новые отношения. Это ведь первый раз, когда я намного обогнал его. На целых шесть лет раньше приехал в Америку. А он первый близкий человек оттуда. По большому счету, у меня здесь, в Бостоне, (кроме Лиз?) никого нет.) Расстояние между нами метра три. В течение всего этого подпитываемого коньяком разговора оно не уменьшается.

Спринтер замечает фотографию смеющейся Лиз.

– Это твоя приятельница?

– Мы с ней уже месяца три встречаемся.

– Классно выглядит! – Я с удивлением отмечаю про себя, что его одобрение до сих пор еще так много значит. – И к тому же очень веселая.

– С чего ты взял, что веселая?

– Ты о ней ни в письмах, ни по телефону не рассказывал. И чего она делает?

– Лиз работает секретаршей в суде. Она тебе понравится. – И сразу же пожалел о сказанном. Знакомства Спринтера с моими женщинами никогда хорошим не кончались. – А муж у нее помощник прокурора.

Спринтер присвистывает. У нас к прокурорским женам без крайней необходимости ближе чем на километр никто не подходит. И прикасаться к ним чем-нибудь короче, чем двухметровый шест, никто не рискнет.

– Она не из таких.

– А из каких?

– Не знаю еще… Так уж произошло… Последнее время много чего происходит… Тут еще какая-то безбашенная баба на меня в суд подала. Что преследую ее, изнасиловать пытался.

– Здесь тоже такое случается? Просто так, на пустом месте в суд подала? – В подтверждение своих мыслей, Спринтер легонько притоптывает указательным пальцем по подлокотнику. – У нее что, не все дома?

– Не все дома?! У нее там вообще никого нет. Больной человек. Лет пять назад опухоль в мозгу вырезали. А сейчас живет в специальном заведении. Это места для хронически больных… К тому же она еще оказалась и нашей дальней родственницей.

– И суд принял жалобу больной женщины? Да-а… дикая у вас страна!

– А у вас?.. Но есть еще одна проблема. Мужа Лиз могут назначить обвинителем по моему делу. Так что мы с ней пока на подпольном положении. Приходится до времени быть осторожными, пока суд не закончился.

Спринтер, приоткрыв рот, задумчиво смотрит на брата. С шумом заглатывает коньяк. Закрывает глаза, мысленно прослеживая его движение в своем теле. Вкусно причмокивает и не спеша закуривает. После внушительной паузы выдувает синюю струю. Снова обращается к брату.

– Есть тут один мужик, который разруливал в Питере всю ситуацию для меня… – Произносит он это очень тихо. – Слишком много бандитов и отморозков всяких сейчас в бизнес рвануло. У них свои методы решения проблем… – Струя дыма, как длинный сизый язык, все еще, подрагивая, торчит у него изо рта. – Хочешь, привезу сюда? – Он что, предлагает, чтобы его мужик разбирался с Ричардом? Не хватало еще, чтобы в мои дела здесь, в Бостоне, была замешана русская мафия! Может слишком плохо кончиться… – Объяснит твоей сумасшедшей, что ей лучше взять назад свой иск… Разомнет немного глину, а лепить потом ты и сам сможешь. – И, увидев передернувшееся лицо брата, поспешно добавляет немного лоснящимся от смеха голосом: – Не боись, это шутка. – Пытается улучшить мое настроение, которое сам же только что испортил. Надо отдать ему должное, настроение собеседника он чувствует хорошо.

Шутка прошла мимо цели, но достаточно близко от нее. От холодного юмора брата у меня пробегает вдоль позвоночника легкий мороз по коже. Спринтер теперь решает проблемы совсем другими методами. В Бостоне пристального полицейского рассмотрения они могли бы и не выдержать… Брат стал каким-то мутным, потерявшим глубину зеркалом, в котором уже моего отражения не осталось… Хотя, может, это лишь первое впечатление…

– М-да… У тебя всегда был этот талант попадать не по делу в самые дурацкие ситуации, – деловито вытирает пальцами смех со рта и как ни в чем не бывало продолжает Спринтер. – Еще в детстве, когда играли в шахматы, ты в выигранной позиции всегда безошибочно находил самый плохой ход… самый плохой ход…

– Все это не так важно. – Говорить о своих делах у меня теперь нет настроения. Никакого. – Расскажи лучше, как ты-то там живешь теперь? По письмам ведь совсем непонятно.